Кэрол. Да. Мне даже показалось, вы готовы улизнуть.

Вэл. Поторапливаться из-за женщины приходилось, но бежать— не припомню... Вы загораживаете свет.

Кэрол (слегка отступив). Простите. Так лучше?

Вэл. Благодарю вас.

Кэрол. Боитесь, донесу?

Вэл. Что?

Кэрол. Боитесь, донесу на вас? Нет, я не доносчица. Нопонадобится — смогу доказать, что мы знакомы. Помните новогоднюю ночь вНью-Орлеане?

Вэл. Где бы мне раздобыть плоскогубцы?

Кэрол. На вас была эта самая куртка, и еще вы носиликольцо из змеиных чешуек с рубиновым глазком.

Вэл. Никогда не носил кольца из змеиных чешуек с рубиновымглазком.

Кэрол. С изумрудным глазком?

Вэл. И с изумрудным не носил. И вообще не носил никакогокольца из змеиных чешуек с каким бы то ни было глазком... (Негромконасвистывает, глядя вбок.)

Кэрол (с легкой улыбкой). Может, оно было из драконьихчешуек — с изумрудным, или бриллиантовым, или рубиновым глазком. Вы еще намрассказывали, что это подарок женщины-остеопата, с которой вы где-топознакомились во время своих скитаний. Вы говорили, что каждый раз, когда у вастуго с деньгами, вы даете ей доплатную телеграмму, и как бы далеко вы ни былидруг от друга и сколько бы времени ни прошло со дня вашей последней встречи, —она высылает вам телеграфный перевод на двадцать пять долларов, сопровождая ихкаждый раз одними и теми же трогательными словами: «Люблю. Когда вернешься?» Ив доказательство — хоть поверить было и так нетрудно — достали из бумажникапоследнюю из этих милых телеграмм и показали нам... (Запрокидывает назад головуи тихо смеется.)

Вэл отводит взгляд еще дальше и настойчивей принимается запряжку.

Всю ночь мы ходили за вами из одной пивной в другую, нопознакомились только в пятой. Я первая подошла к вам, помните? Вы стояли устойки, я прикоснулась к вашей куртке и спросила: «Из чего она?» Вы ответили,что это змеиная кожа, и тогда я сказала: «Жаль, что не предупредили, я бы нестала ее трогать... А вы нагрубили мне. Вы ответили: «Может, это научит вас недавать рукам волю». Было уже за полночь, и я была пьяна. Помните, что я вамтогда оказала? Я спросила: «А что же еще остается делать в этом мире, как нецепляться обеими руками за все, что подвернется, пока все пальцы не обломаешь?»Я никогда раньше не говорила этого и даже как-то не задумывалась над этим, нопотом мне стало казаться, что никогда еще не изрекала я такой неоспоримойистины: а что еще остается делать в этом мире, как не хвататься обеими рукамиза все, что подвернется, пока все пальцы не обломаешь... Вы метнули на менявзгляд, трезвый такой, серьезный взгляд, вроде бы даже кивнули мне слегка,потом взяли гитару и начали петь. А когда спели, сняли шляпу и пошли собиратьденьги. Если в шляпу кидали бумажку, вы присвистывали. Мой кузен Берти и ябросили вам пять долларов, и вы присвистнули пять раз и сели за наш столиквыпить. Джина с шипучкой. Вы показали нам все эти надписи на гитаре... Ну как,ни в чем не ошиблась?

Вэл. Что вам так приспичило доказывать, что мы знакомы?

Кэрол. А чтобы познакомиться покороче... Мне бы хотелосьпрошвырнугься с вами по шоссе сегодня ночью.

Вэл. Прошвырнугься?

Кэрол. Не знаете, как это делается? Садитесь вдвоем вмашину, выпьете немного, а потом проедете немного, остановитесь где-нибудь уресторанчика и потанцуете под проигрыватель, а потом выпьете еще немножко ипроедете еще немножко, и снова привал — потанцуете под проигрыватель ещенемножко, а затем — побоку танцы и будете только пить да мчаться вперед, а тами мчаться никуда не будете — только пить, а потом, наконец, и питьперестанете...

Вэл. Ну, и что тогда?

Кэрол. А это уж зависит от погоды и от партнера. Еслиночь ясная, расстилаете одеяло среди надгробий на Кипарисовом холме — тамместный приют для покойничков, а если погода похуже, ну вот как сегодня,скажем, — тогда подъезжаете к мотелю на шоссе...

Вэл. Так примерно я и думал. Но эти маршруты не для меня.Пить без просыпу, курить до одурения, шататься бог знает где с первой встречной— все это хорошо для двадцатилетних оболтусов, а мне сегодня стукнуло тридцать,и я уже покончил с такими прогулочками. (Подняв на нее помрачневший взгляд.)Молодость прошла.

Кэрол. К тридцати-то годам? Вряд ли. Мне и самойдвадцать девять!

Вэл. Если с пятнадцати лет начинаешь ходить на все этисборища и гулянки, — к тридцати молодости как не бывало.

Аккомпанируя себе на гитаре, поет балладу «Райские травы».

Мои ноги ступали по райской траве,

И небесные песни звучали во мне.

Но настала пора по земле мне шагать,

И, рожая меня, громко плакала мать.

Много разных дорог предназначил мне рок,

Путь лежал мой на запад, бежал на восток.

Много дивных краев повидал я вдали,

Но куда бы дороги меня ни вели,

И какие бы страны ни встретились мне,

Мои ноги тоскуют по райской траве.

Кэрол достает из кармана пальто бутылку виски и протягиваетВэлу.

Кэрол. Спасибо. Вы чудесно поете. Поздравляю вас с днемрождения, Змеиная Кожа. От души поздравляю. (Она совсем рядом с ним.)

Ви (появляется из кондитерской, резко). Мистер Зевьер непьет.

Кэрол. Простите — не знала!

Ви. Если бы вы вели себя поприличнее, ваш отец не лежал быв параличе!

Звук подъезжающей машины. Женщины бегут к двери, выкрикиваячто-то на ходу. Входит Лейди и, кивнув им, останавливается у порога, чтобыпропустить Джейба, за которым идут Пес, Коротыш и шериф Толбет. Лейдиздоровается с женщинами почти беззвучным шепотом: она слишком устала. Ей можнодать и тридцать пять и все сорок, но фигура у нее молодая и стройная. Лицонапряженное, нервное: потрясение, которое перенесла она еще девушкой, привело ктому, что порой она бывает на грани почти истерической взвинченности и в голосеее проскальзывают резкие нотки. Но когда она спокойна, в ней снова появляетсядевичья мягкость, и она сразу лет на десять молодеет.

Лейди (в дверях). Входи, Джейб, входи. Нам тут устроилиторжественную встречу. Даже стол накрыли.

Входит Джейб. Есть что-то волчье в его изможденной фигуре ижелтовато-сером лице.

Женщины заводят идиотский галдеж.

Бьюла. Смотрите, смотрите, кто это?

Долли. Да ведь это Джейб!

Бьюла. Он, оказывается, и не думал болеть! Да уж не скурорта ли он? Видите, как посвежел, какой у него чудный цвет лица.