В ответ тишина, и только звук новостной передачи раздается из колонок, расположенных по всему дому.

В сегодняшнем докладе Организации Объединенных Наций говорится, что впервые с тех пор, как закончилась Длинная Зима, за пределами эвакуационных лагерей живет больше людей, чем внутри, поскольку продолжается волна эмиграции из Атлантического Союза, Каспии и Тихоокеанского Альянса. Новый Берлин возглавляет список городов с наибольшим населением, затем следуют Атланта и Лондон.

Но темпами миграции из эвакуационных лагерей довольны не все. Доктор Ричард Чендлер, один из ученых, сыгравших важную роль в разгроме Сети, призывает супердержавы уделять больше внимания возвращению своих граждан на родину. Вот выдержка из вчерашнего выпуска «Точки плавления» с Крейгом Коллинзом: «Сеть исчезла, но подавляющее большинство мировых экономик направлено на оборонные расходы. Эти эвакуационные лагеря стали не более чем принудительными трудовыми лагерями. Мы все бесконечно работаем над суперкораблями Джеймса Синклера, и, по его словам, беспилотники спасут нас. Ну, правда в том, что Сеть может не вернуться в течение ста лет. Или тысячи лет, или вообще когда-либо. И все же мы живем в крайней нищете, не имея ни голоса, ни основных прав. Это должно измениться».

Мне действительно не нравится этот человек. Не так сильно, как Джеймсу, но все же. Он повсюду в новостях, лжет и создает проблемы. К сожалению, у него тоже есть последователи.

Еще один ящик на кухне открывается.

– Элли, я серьезно! Твое время выходит через…

Тишина.

– Три.

– Два.

– Один!

Раздается шлепанье крошечных ног по полу, точно началась гонка, и в дверях ванной, невинно улыбаясь, появляется Элли.

– Что я тебе говорила? Никаких игр в ящиках стола. Только мама и папа могут открывать ящики.

У некоторых детей грустнеет только лицо. У Элли грусть выражается во всем теле: поникает голова, опускаются плечи, руки повисают по бокам – как будто ее покидает вся энергия. Обычно она находится в одном из трех состояний: счастливая игра и активность на полную катушку; сон; или текущее состояние угрюмости (которое перерастает в нытье, когда она не понимает, что от нее хотят – это бывает несколько раз в день).

Со своего насеста в закрытом туалете я указываю на игрушки на полу в ванной: семь браслетов, овечку и желтую резиновую уточку.

– Мне нужно, чтобы ты играла здесь, пока я не закончу. Ладно?

Еще одна волна тошноты охватывает меня. Такое чувство, будто меня выбросили из самолета, и я нахожусь в свободном неконтролируемом падении.

Элли подходит ближе, протягивает руку и обнимает меня, ее крошечные ручки обвивают нижнюю часть моего живота, но они слишком коротки, чтобы сомкнуться. Она смотрит мне в глаза, изучая меня.

– Мама бо-бо?

– Нет, – шепчу я. – Я в порядке, милая.

– Маме грустно?

Я кладу руку ей на спину и осторожно глажу.

– Нет. Я в порядке. Просто играй со своими игрушками. Все в порядке.

Я снова закрываю глаза и жду. Когда тошнота проходит, я вижу, что Элли положила браслеты на руку, расположив их в порядке, понятном только ей одной. Без предупреждения она наклоняется и поднимает с пола изюм.

– Нет, милая, не ешь это.

Элли подносит изюм к пасти овцы, как будто кормя ее, и делает паузу. Она смотрит на меня с искоркой озорства в глазах.

Я улыбаюсь.

И она съедает изюм, прежде чем я успеваю остановить ее. Я понятия не имею, как долго он валялся на полу. Точно не с момента завтрака. Но если наши человеческие предки были достаточно выносливы, чтобы пережить катастрофу Тоба[2] и пересечь Берингов пролив, Элли, вероятно, переживет изюм с пола. Может быть, он лежал там два дня. Возможно, три.

Я открываю ящик своего тщеславия и нащупываю личный анализатор здоровья. Я держу его на пальце и жду, пока он наберет несколько капель крови и проведет рутинные анализы. Устройство подает звуковой сигнал, и результаты отображаются на дисплее. Химический состав крови нормальный, за исключением пограничного низкого уровня витамина D.

Лагеря находятся вне контроля над рождаемостью (в начале массовой эвакуации этот показатель был внизу в списке приоритетов – правительства отдали приоритет пище, жилью и лекарствам, спасающим жизнь). Мы с Джеймсом были осторожны, но последние два года были чрезвычайно напряженными. Время нашей спальни стало необходимостью.

Я прокручиваю список вниз, затаив дыхание. И выдыхаю, когда вижу результат:

БЕРЕМЕННОСТЬ: ДА

* * *

Когда мы проходим через контрольно-пропускной пункт в НАСА, Элли держит меня за руку. Как обычно, она несет крошечный рюкзак, который сделал для нее Джеймс. По своему обыкновению, он пошел дальше, оснастив его GPS-трекером, камерой и динамиком, который мы можем использовать для общения с ней. Я не удивлюсь, если он тайно построит какой-нибудь скрытный атакующий беспилотник, чтобы защитить ее.

Мы с Джеймсом оба работали в НАСА и каждое утро вместе провожали Элли в детский сад. Но последние восемь месяцев или около того, когда я просыпалась, Джеймс уже уходил на работу и возвращался домой после наступления темноты. Он до смерти загнал себя. Хоть я и понимаю, что все это для того, чтобы защитить нас, но хотела бы, чтобы он больше времени проводил с семьей.

У входа в детский сад Элли отпускает мою руку и пытается побежать, но я хватаю ее и обнимаю. Стоит мне отпустить дочь, как она срывается с места, словно чистокровный скакун после первого сигнала Кентуккского дерби. Рюкзак на ее спине подпрыгивает, когда она проносится мимо учителя, который машет мне рукой.

Когда я иду по коридорам штаб-квартиры НАСА, то мельком замечаю, как меня узнают те, кто мог просматривать новостные ленты. Некоторым из них просто любопытно, что я хромаю.

Хромота – это последствия того времени, что я провела в космосе, и снижения плотности костей, которое я перенесла. Лучше мне уже не будет, и из-за этого в космос я никогда не вернусь, во всяком случае, на длительный период времени.

С детства я мечтала стать космонавтом. И достигла этой цели, но две битвы с Сетью не позволили мне продолжить карьеру, которую я так любила. Как и все в этом странном новом мире после Долгой Зимы, я адаптировалась и нашла новую роль, которой очень рада.

Такова жизнь. Вещи всегда меняются. И мы должны изменяться вместе с ними.

Зал наполовину полон, когда я выхожу на сцену. Пятьдесят лиц смотрят на меня с поднимающихся амфитеатром рядов аудитории; планшеты наготове. Мои ученики напоминают мне меня же, когда я тренировалась в НАСА: энергичные, светлые глаза и преданность делу. Некоторые из этих мужчин и женщин станут членами экипажей двух суперкораблей-носителей, которые строятся прямо сейчас. В сражениях с Сетью они будут на передовой. Наше будущее в их руках, и моя работа состоит в том, чтобы подготовить их. Для этого есть только один способ, но, тем не менее, я боюсь того, что собираюсь сделать.