Заперев дверь, я не спеша пошагал к ресторану «Южный Буг», что угловатой массой глыбился впереди. Из фигурных форточек приглушённо доносилась разухабистая музыка – народ гулял на свои трудовые.

Узким проходом-щелью, где держалась знобкая сырца, я выбрался на улицу Шевченко – будто шагнул с околицы сонной деревушки в центр неспящего мегаполиса. Здесь горели узорные чугунные фонари, чередуясь с ветвистыми каштанами. Пульс вечернего города частил – от вокзала долетали гулкие зовы диспетчера; желтея окнами, отходил скорый поезд, а к остановке на углу подкатывал канареечного окраса «ЛиАЗ», утробно взрыкивая мотором и некультурно пшикая тормозами.

На улице – людно и суетно. Ещё час от силы, и она опустеет, лишь последние автобусы будут проворно сновать, нетерпеливо впуская в гулкое нутро запоздавших пассажиров. А пока первомайцы суматошно отоваривались или спешили домой. Лишь влюблённые парочки никуда не торопились – брели сами по себе, наслаждаясь погожим вечером и друг другом.

Я нахохлился и пошагал к площади Ленина. Ближайший почтовый ящик – между книжным и кинотеатром им. Луначарского – пропустил, уж больно оживлённое место. Поберегусь.

Ближе к площади света убавилось, и я как бы между делом бросил письмо в синий ящик, висевший у дверей магазина «Ткани».

Сразу захотелось прибавить шагу, уйти поскорее, скрыться, но я осадил себя – не надо выбиваться из общего размеренного ритма.

И потащился дальше, почти физически ощущая, как сверлят спину недобрые взгляды. Тускло взблёскивая фиолетовым, целятся объективы «Аякса‐12» или «Цинии», запечатлевая странного юнца, подходящего под описание объекта «Миха»… Ой, да ну их всех!

Послание здорово отвлекло меня, заняло важным делом, а теперь вместо отдыха и покоя вернулись переживания.

Я вдруг ощутил гнетущее одиночество. Словно вернулся в полузабытое, почти нереальное будущее, где тихо старился. Где развёлся с любимой женщиной, похоронил отца, а между мной и матерью, между мной и сестрой наросла мёртвая зона отчуждения.

За месяцы, проведённые здесь и сейчас, в «светлом прошлом», я привык к старому новому бытию. Мне было приятно выполнять работу над ошибками – исправлять огрехи, сделанные в «бывшей жизни», и не допускать очередных житейских помарок.

И всё же вернуться в семьдесят пятый насовсем не получалось. Я по-прежнему ощущал себя гостем из будущего, этаким добрым оборотнем, который лишь притворяется своим – сыном, братом, одноклассником. А вот когда полюбил Инну, моё двоившееся «я» как бы слилось, прошедшее время стало для меня настоящим. Но не навсегда…

Поморщившись, я поймал себя на том, что стою у ворот «военного двора». Отсюда виднелся лишь краешек окна пятой квартиры – там горел свет, нагоняя розовые тени. Наташа была дома.

«Можно зайти в гости, девушка только обрадуется… – воровато шмыгнула юркая мыслишка. – Мне даже уговаривать её не придётся, Наташка сама начнёт ко мне приставать…»

Я вздохнул.

«Если ты сейчас пройдёшь к «военному дому», всё так и будет, – подумал кисло. – Что, хочется? Тянет, да? Вот только после ты уже никак не оправдаешься ни перед Инкой, ни перед собой…»

Раздражённо передёрнув плечами, я направил стопы домой.

Среда, 16 апреля 1975 года, день

Узбекская ССР, Наманганская область

Громадный «Ил‐76» летел почти пустой – в гулкой грузовой кабине поскрипывал рессорами маленький «УАЗ‐469», прозванный «бобиком», чистенький и ухоженный, как будто только с конвейера, а на жёстких диванчиках, тянувшихся вдоль бортов, дремали два пассажира – она и Ершов.

Марина вытянула стройные ноги, «зачехлённые» безразмерными пятнистыми шароварами, и откинулась на подрагивавшую стенку. Смежила веки, но глаза не хотели закрываться. Девушка вздохнула.

Когда в Первомайск заявился генерал-лейтенант Иванов, главноначальствующий в Управлении «С» ПГУ[7], она насторожилась. Если этот волчара возьмётся за поиски Миши, то надо быть начеку – у Бориса Семёныча может получиться. Но едва Марина изготовилась отвечать на действие противодействием, как её вывели из игры!

«Срочно вылетаете в Узбекистан, товарищ Исаева, – серьёзным тоном сказал Борис Семёнович. – Вы и товарищ Ершов. В Ташкенте вас будут ждать ещё двое – Умар Юсупов и Рустам Рахимов, люди проверенные. Вы – командир спецгруппы. Действовать под видом геологов, и действовать жёстко, Марина Теодоровна, как на фронте! Ершов малость партизанил в Йемене, вы – в Колумбии и Никарагуа, так что вспоминайте навыки. Надо брать «языка» – берите! Ликвидировать – ликвидируйте! Вам разрешены все прямые действия…»

Марина кивала невозмутимо, а душу разрывало надвое. Хотелось, очень хотелось снова выйти на «тропу войны», зачистить отечественную мразь! Но и тревога за Мишу не покидала – как он тут один, без «Роситы»? Переживай за него теперь…

Правда, и вся первомайская группа распалась, не она одна покинула милый городишко на Южном Буге. В старой усадьбе на улице Мичурина остались лишь трое – Славин, Верченко да Вальцев, играющий «Миху» для завзятых театралов из Лэнгли.

Немного успокаивало, что Иванов убыл в тот же день, оставив за себя Синицына. Игорь Елисеевич силён, но Миша сильнее…

– Не спишь?

– А? – Марина вырвалась из своих размышлений и опустила взгляд. Встрёпанный Ершов сидел напротив, протирая глаза.

– Не спишь, говорю?

– Выспалась, в общем-то, – сухо ответила «Росита». – Долго ещё?

Зевая, Гриша посмотрел на часы.

– Подлета-аем… Знаешь, до меня только сейчас дошло, почему именно нас перебросили на «хлопковое дело»… – Он протяжно зевнул, да с хряском, отчего смутился и забормотал: – Информация наверняка от «Михи», а круг посвящённых не должен расширяться…

– Похоже, в общем-то, – кивнула Исаева, делая вид, что ничего не заметила. – А тебя не смущает, что нам выдали «лицензию на убийство»?

– Ничуть, – серьёзно ответил Ершов. – Ты ушла когда, я насел на Елисеича. Мно-ого забавного узнал! В солнечном Узбекистане такое творится, что стыдно звать его советским!

Марина хотела ответить, но тут огромный самолёт просел, теряя высоту и спирая дыхание.

– На посадку идём… – закряхтел Григорий.

⁂

Полусекретный военный аэродром схоронился под Ташкентом, а чтоб совсем уж запутать вероятного противника, у рулёжек грелись «кукурузники».

Над единственной взлётно-посадочной полосой дрожал горячий воздух, а вдоль высокого забора буйно цвела сирень. Жара!

Едва «бобик», качая длинной штыревой антенной, скатился по рампе, к Марине вразвалочку подошло пополнение – двое смуглых парней, одетых в мешковатые штаны и балахонистые выцветшие энцефалитки. Аккуратные бородки добавляли фактурности добрым молодцам, похожим, как горошины в стручке. Только одного отличала короткая стрижка, а другой и вовсе сбрил волосы, блестя на солнце загорелым черепом.