– Салом! – жизнерадостно поздоровался бритоголовый, и Ершов метнул в него ревнивый взгляд.

– Привет! – Исаева плавно и томно заправила крупную прядь чёрных волос, выбившуюся из причёски, насмешливо стрельнула глазами в сторону Гриши и сказала шутейно: – Специально так постриглись, чтобы я вас не путала?

Добрый молодец с наголо обритой головой рассмеялся, блестя белыми зубами.

– Угадали! – весело сказал он. – Я – Рустам. Рустам Рахимов.

– Умар Юсупов, – просипел стриженый.

Девушка заломила брови домиком:

– А больше вы ничего не хотите мне сказать?

Умар приложил к сердцу пятерню, немо извиняясь, и загундосил простуженным голосом:

– Когда алеет восток, тени длиннее всего.

– К полудню они исчезают, – выдала Марина отзыв, туманно улыбаясь румяными губами.

– Но на закате протягиваются вновь! – горячо договорил бритоголовый и чуть порозовел.

– Я – Марина, а вот он – Григорий.

Исаева сунула пальцы в кожаный чехольчик от рации. Нахмурилась, похлопала себя по карманам… Над переносицей у неё сложилась сосредоточенная морщинка.

Ершов молча, унимая в себе мавра, пожал руки пополнению.

– Люди, – озабоченно воззвала Марина, – а мою рацию никто не видел?

– Растеряша! – бросил Григорий с благодушным укором.

– Так ведь только что в руках держала! – обиженно оправдываясь, сказала девушка и горестно вздохнула. – Вот что я за человек…

– Может, в самолёте оставила?

– Ты думаешь, я помню? – расстроенно повела плечом «Росита». – Может… В общем-то.

– А что за рация? – заинтересовался Рахимов.

– Да «Тюльпан»! – с досадой воскликнула Исаева и обречённо махнула рукой: – Всё, потеряла, наверное…

Спецгруппа с сочувствием смотрела на своего командира.

– Ищем! – обронил Ершов, шагая к «Ильюшину», чьи турбины ещё свиристели, перелопачивая тёплый воздух.

Пополнение рьяно взялось за поиски, пытливо хлопая дверцами «бобика» и даже заглядывая под машину. Больше всех шебутился Рахимов, а удручённая «Росита» стояла прямо посерёдке суматохи, как в глазу бури, и наблюдала за мужским хороводом.

– И что у меня за натура такая? – Гримаска, мелькнувшая на лице Марины, сменилась горьким изгибом губ. – Скажи: «Ворона!»

– Щас мы всё найдём! – суетился Рустам, но тут Григорий показался на рампе, победно взмахивая рацией с тангеткой.

– Нашёл! – крикнул он. – Эта?

– Эта, эта! – быстро закивала девушка, бережно принимая «Тюльпан», словно живой цветок. – Рахмат! Я правильно сказала?

– Правильно! – умилился Рахимов. – Ха тогри[8]!

Ершов посмурнел, а Исаева, быстро блеснув на него глазами, нагнулась, чтобы туже затянуть шнурки.

– Садимся, – нетерпеливо подвёл черту Гриша и мотнул головой в сторону «бобика». – Кто поведёт?

– Давайте я, – сказал Умар с хрипотцой, косясь на девушку.

– Давай, – кивком согласился Рустам. – Покажешь хоть дорогу к базе.

– Базе? – удивлённо замерла Марина в неудобной позе.

– Да так, пара сборно-щитовых домиков в горах, – охотно пояснил Рахимов. – Раньше там обитали геологи.

Исаева понятливо кивнула, выпрямляясь.

– Едем!

⁂

За Ташкентом потянулись бескрайние зелёные поля и маки по обочинам. Даже не верилось, что на календаре середина апреля.

Правда, на перевале Камчик резко похолодало – сказывалась высота, а кое-где на безлесных склонах ещё лежали ноздреватые шапки снега. Хмурые отвесные скалы словно вздыбились, наросли, закрывая полнеба, а в шаге от дверцы обрывалась пропасть, курившаяся туманами.

– Даже стёкла запотели, – озабоченно сопел Умар, водя тряпкой по лобовому.

– Скоро потеплеет! – гарантировал Рустам.

Юсупов взялся за руль обеими руками, и Марина отмерла.

«Фу-у…»

Путь вниз, в раздолье Ферганской долины, был куда веселее.

«Уазик» бодро урчал, одолевая спуск, а по сторонам всё радовало глаз – буйное разнотравье в долинах, целые луга красных тюльпанов, весёленькие рощи орешника и арчи на склонах гор, непроходимые заросли-тугаи вдоль бурливых речушек, а строй пирамидальных тополей издали отмечал кишлаки.

Вскоре холмы разгладились в равнину, зелёную от посевов хлопчатника – ровные грядки-агаты уходили налево и направо, сливаясь в сплошные поля цвета арбузной корки. В междурядьях горбатились хлопкоробы, вороша кетменями[9] подсыхавшую почву.

– Умар, – девушка без устали вертела головой, поглядывая и вперёд, и по сторонам, – мы прямо на базу?

– Я бы предложил завернуть в Кизил-Палван, – сдержанно проговорил Юсупов. – Мой родной кишлак. Увидите здешнюю натуру…

– Давай, – согласилась Исаева, внимательно наблюдая за Умаром в зеркальце заднего вида. Парень глянул – и затвердел лицом. – Давно там не был?

– Больше года, – разлепил губы водитель. – В Кизил-Палване правит клан Насриддиновых. Это знатный род, а главный в нём – Карим-ака. Сволочь та ещё…

– Знать? – хмуро спросил Ершов. – В СССР?

Рустам невесело рассмеялся.

– Здесь свои порядки, Григорий, – серьёзно проговорил он. – Снаружи – советский глянец, а внутри частенько продолжают жить как до революции. Всей разницы, что нынешние ханы и баи вешают на грудь Звёзды Героев Соцтруда да носят красные книжечки депутатов…

– Как Адылов! – резко сказал Умар, сворачивая на просёлок. – Карим Насриддинов – его верный опричник. У Карима меньше бойцов, чем у Ахмаджана, не такие связи в Ташкенте и Москве, но каждый вассал мечтает стать сеньором…

– Бойцы? – Григорий заметно напрягся.

– Бойцы, – хладнокровно кивнул Юсупов. – Аскеры! Накачанные дембеля, бывшие милиционеры или уголовники. Опасный сброд. Подъезжаем!

Водитель кивнул за окно. Там в окружении молодых топольков расплывалось серое типовое сооружение, приземистое, с полукруглым верхом, сложенное из железобетонных панелей и блоков. А рядом, на обширном дворе, прямо на асфальте лежал хлопок прошлогоднего урожая – гигантская усечённая пирамида из грязной ваты, разворошённая с краю, где копошились мужички в одних штанах да тюбетейках, набирая охапки «белого золота».

Исаева проводила глазами блестящие спины, коричневые от загара, и на миг ощутила себя незваной пришелицей, вторгшейся в чужую жизнь. «Они тоже свои! – упрямо мотнула она чёлкой. – Советские!»