Нельзя сказать, чтобы появление барона фон Вальдау произвело фурор в парижском свете, скорее, наоборот, он остался практически незамеченным. Еще один немецкий барончик, прикативший в столицу мира, чтобы приобщиться ко всем радостям, которые способна дать столица прекрасной Франции. Да, у него водились кое-какие деньги, однако Париж видывал подлинное мотовство, когда здесь объявлялись восточные набобы. А у этого только и было за душой, что серебряный рудник где-то в Шварцвальде – повеселиться хватит, а вот поразить парижан не получится. Но все-таки барон был принят в некоторых парижских салонах, хотя его больше интересовали заведения, вроде «Прелестницы Жанетт», что и понятно. Разве немецкие фрау могут сравниться с парижскими… ну, сами понимаете кем. В Версаль, разумеется, его не приглашали, но, похоже, барон этим не слишком огорчался. Зато он успел свести короткое знакомство со всяческими странными и даже подозрительными личностями. Разумеется, господин Бомарше сочиняет прелестные пьески, но дела его какие-то мутные. А уж якшаться с американскими варварами вовсе не к лицу истинному дворянину, пусть даже и немецкому барону. А его видели в салоне господина Франклина, который вообще человек неблагородный и замечен среди всяческих энциклопедистов за разговорами о материях, противных истинной вере. Если бы господь бог пожелал, он бы сотворил электричество в день четвертый, однако в Библии этого нет, значит, и электричества быть не может. Впрочем, чего еще ждать от немецкого барона? В общем, он даже начальника королевской полиции господина де Сартина не слишком интересовал, так, приглядывали вполглаза, на всякий случай.

* * *

Интересно, кто решил, что в Париже дела делаются в министерствах? Глупость это. Настоящая парижская жизнь кипит в салонах персон значительных и не очень, куда далеко не всякого министра пустят, а если даже пустят, то не всякий день. Но наш барон сумел добиться приглашений в некоторые дома, где бывали нужные люди. Ну, к графине дю Барри его, разумеется, не приглашали, впрочем, и сам барон туда не сильно рвался. Конечно, королевская фаворитка могла решить любой его вопрос, но уж очень при этом громкая огласка получалась, а те, кто барона знал, сразу подметили, что не стремится барон бывать на виду, скрытный он скорее, не похож на тех, кто богатством кичится, а деньги у барона водились и, похоже, немалые.

Главное же, что людей отвращало, так это его свита. Всегда при нем находились какие-то верзилы, ни слова не знавшие по-французски и говорившие на каком-то варварском диалекте, никому не знакомом, в диких горах Шварцвальда в ходу подобные наречия. Зато кулачищи у них были – не приведи бог. Но не эти верзилы пугали больше всего, а управляющий его милости. Вроде бы обычный человек, но только до тех пор, как не взглянешь ему в глаза. В тех глазах невозможно было различить ничего, кроме непроглядной черноты, засасывающей, словно бездонный омут. Они словно бы не отражали даже солнечного света и казались двумя бездонными черными колодцами. Чернота одновременно пугала и притягивала, и любой, на кого обращал взгляд этот Severin, немедленно терял дар речи и обливался холодным потом. Вот потому гости у барона появлялись не часто, никто не хотел встречаться с управляющим. Хотя всякие несерьезные дамочки находили этот мертвый взгляд весьма даже возбуждающим, а потому этот самый Severin пользовался определенным успехом, что вызывало кислую усмешку барона. Говорят, барон его нанял, будучи на службе Фридриха Прусского во время кампании в дикой Полонии, где медведи бегают по улицам и ходят в бани, чтобы полакомиться женщинами.

Но сейчас барон с милой улыбкой раскланивался с прочими гостями маркизы дю Плесси-Шатийон, хотя было заметно, что его не слишком интересуют светские разговоры. Они крутились вокруг в основном вокруг двух тем – последних эскапад госпожи дю Барри и нескольких звучных оплеух, которые получили генералы короля Георга III от возмутившихся американских колонистов. Собственно, политика завсегдатаев парижских салонов интересовала куда как мало, но уж очень приятно было перемыть косточки коварному Альбиону. Слишком свежи были в памяти грустные неудачи последней войны, когда Франция потеряла свои владения не только в Америке, но и в Индии. А из Пондишери поступали не только пряности, но и драгоценности из сокровищниц махараджей и набобов. И вот это было серьезной потерей, ощутимо бьющей по кошельку многих присутствующих. Отчасти поэтому и был приглашен барон, ведь его серебряные рудники в горах Шварцвальда и таинственные связи с какими-то людьми, наезжавшими в дом, который он снимал, позволяли фон Вальдау время от времени с приятной улыбкой предложить кому-нибудь то изумрудное колье фантастической красоты, то фермуар рубиновый. И главное – камни всегда были как на подбор, глубокий цвет, огранка безупречная, а золотые оправы всегда поражали филигранной работой. Бродили слухи, что сама дю Барри через третьи руки приказала купить пару браслетов с изумрудами, но от этого барон ни на шаг не стал ближе к приемной фаворитке.

Впрочем, он не особо грустил.

– Герр де Бомарше, – вежливо поклонился барон, не выпуская бокал с шампанским.

– Господин барон, – последовал не менее вежливый ответный поклон.

Фон Вальдау приятно улыбнулся, ответная улыбка Бомарше была еще шире и слаще. Да, состязаться с парижанами в вежливости куда как сложно, но барон и не собирался. После пары приятных фраз ни о чем он предпочел перейти к делу, но проделал сие очень хитро.

– Герр де Бомарше, говорят, вы получили самые свежие и самые достоверные известия из Америки. Поговаривают, будто доблестные войска короля Георга в очередной раз потерпели конфузию прежестокую. Причем от кого – необученные фермеры королевских гренадеров потрепали.

– Что вы, барон, вы преувеличиваете мою осведомленность, – ответил Бомарше. – Я скромный парижский адвокат, сумевший выиграть пару процессов. Откуда мне быть в курсе американских дел. Да и зачем?

Барон откровенно посмаковал вино.

– Неправда ли, просто чудесный напиток? Я полагаю, доставили прямиком из подвалов аббатства Отвильер. Нигде еще не найти столь изысканного вкуса.

– Да вы подлинный знаток, господин барон.

Фон Вальдау чуть усмехнулся уголками губ.

– Вино, сделанное по рецептам достопочтенного дома Периньона, было бы просто грешно не узнать.

– Вы, безусловно, правы, – кивнул Бомарше. – Однако, я полагаю, что вы искали меня отнюдь не для того, чтобы обсуждать проблемы французского виноделия.

– Считайте меня наивным искателем совершенства, столь редкого в нашем несовершенном мире. И французское вино являет собой одно из немногих исключений. Но я не могу считать себя счастливым, потому что остальное остается для меня недостижимым.

– Например?

– У нас считается, что льежские ружья, еще известные как литтихские, являют собой также образец совершенства. Жаль только, что они не в большом ходу, поэтому далеко не все могут по достоинству оценить их совершенство.

Глаза Бомарше остро блеснули, всего на один миг, однако барон успел заметить этот хищный блеск.