Он рассказывал, что, будучи пастухами телят, они с напарником Василием переносили недетские невзгоды: «Хотелось спать, мы с Васей зябли спозаранку от росистой травы, утренних туманов. Стараясь разогреться, мы бегали за телятами или просто размахивали кнутом. Незаметно сон проходил, и мы втягивались в свой трудовой ритм. Становилось теплее, и мы отогревались на солнышке. Но нежиться не приходилось: всё время надо было смотреть, как говорится, в оба, чтобы наши подопечные не забрели на помещичьи поля или огороды, за что нам изрядно попадало от приказчика»[9].

Он рассказывает об интересном случае, когда впервые проявил свою смелость в противостоянии с сыном приказчика.

Как-то вечером дворовые ребята, с ними был и Клим, собрались возле близлежащей балки, где были сложены заготовленные для господской кухни дрова. Там, среди дровяных поленниц и штабелей кругляка, всегда было уютно и весело. Ребята сидели на брёвнах, на траве или рылись в песке, рассказывая друг другу всякие разности. Иногда играли в соловьёв-разбойников, прятались в кустах и за штабелями. Все они были почти ровесниками, и никто никого не обижал. Исключением был лишь Колька, сын господского приказчика Цыплакова.

Уверенный в своей безнаказанности, он держал себя нахально и высокомерно, любил поиздеваться над малышами и часто ни за что ни про что совал им кулаком в лицо или под бок. И все терпели эти унижения, чтобы не накликать беду на самих себя и своих родителей. Но в тот раз Колька Цыплаков вздумал «пошутить», как он потом говорил, и над своими одногодками. Он взбирался на штабель и оттуда прыгал на кого-либо из пацанов и, свалив жертву, долго смеялся.

В этот вечер он для своей «шутки» выбрал Клима Ворошилова. Клим устоял, не упал, но оставить это так Цыплакову не смог, решил проучить Кольку и навсегда отвадить от дурацких издёвок. Подобрав небольшое полено, он, улучив момент, огрел обидчика чурбаном по затылку. Видимо, перестарался: Колька упал, стал кричать и корчиться от боли. Видевшая всё это женщина, нёсшая воду из родника, воскликнула от испуга:

— Ой, батеньки, парнишку убили!..

Подбежав к ребятам, она окатила Кольку водой. Он очнулся и, размазывая по лицу грязь, поднялся с земли.

— Кто меня ударил? — злобно оскалился Цыплаков.

Клим ответил как можно спокойнее:

— Ударил я, и сделал это для того, чтобы ты понял, бывает ли больно другим, когда ты бьёшь их. И ещё запомни: если кому-нибудь пожалуешься или ещё раз тронешь кого-либо из малышей, я тебе ещё не то сделаю.

— А что ты мне можешь сделать? — заносчиво огрызнулся уже пришедший в себя Колька.

— Тогда узнаешь, — сказал Клим, едва сдерживаясь, чтобы не ударить наглеца ещё раз. Избегая драки, он решил уйти, на ходу бросив ему:

— А если не исправишься — убью.

Поверил ли Колька Цыплаков этой угрозе или нет, но с тех пор его как подменили. Он стал, как и все Васильевские подростки, простым и естественным, лишь иногда косился на Ворошилова с каким-то заячьим страхом...

Стадо коров, за которым глядел отец Клима, значительно увеличилось, и помещик разрешил Ефрему Андреевичу взять себе в помощники сына, имевшего опыт пастьбы, — как-никак уже более двух лет он гонял телят.

Ворошиловы пасли скот на большом выгоне недалеко от имения. Вокруг были хлебные посевы, стога сена. Коровы, несмотря на все старания пастуха и подпаска, иногда заходили на поля жита и ячменя, курочили сенные скирды[10]. За это Ефрем Андреевич получал от управляющего или приказчика выговоры, а то и более строгие наказания — вычеты из заработка. Никакие объяснения не принимались, правыми всегда оставались защитники интересов хозяина.

Ворошилов-старший долго крепился и терпеливо нёс свой крест. Но в нём накапливалась ярость, и однажды она выплеснулась. Возмущённый очередной несправедливостью приказчика, он обругал его самыми последними словами и, не взявши даже расчёта, ушёл из имения.

Климу исполнилось десять лет, сестре Кате было неполных семнадцать. С уходом отца от Алчевского уволили из подпасков Клима, он стал безработным. Катя в 1890 году вышла замуж за подручного кучера в имении Ивана Щербину, и они уехали из Васильевки на Голубовский рудник. Материальное положение семьи Ворошиловых (с Марией Васильевной оставались двое детей — Клим и Лена) резко ухудшилось: отца нет, подался неизвестно куда, не стало заработков Клима и Кати. Вновь, как уже было не раз, выживание семьи всецело зависело только от одной Марии Васильевны.

— Не знаю, жить-то как дальше, Ваня, — жаловалась она зятю, приехав на рудник повидаться с дочерью. — Видно, опять ребят по миру пущу.

— Не печальтесь, Мария Васильевна,— успокоил Иван. — Вы ведь знаете моего брата Артёма — он у нас в имении машинистом на молотилке работал.

— Знать-то знаю, а он тут при чём?

— Как при чём! Это он, Артём, меня на рудник переманил. Был я помощником кучера, а теперь машинистом стал — по воздушно-канатной дороге грузы гоняю. Найдётся на руднике и для Клима место...

На Голубовском руднике Клима приютили Катя с Иваном. Рудник был крупным каменноугольным предприятием. Климу здесь всё казалось необычным: шахтные постройки, подъездные пути, жилые бараки рабочих; но особенно его поражала подвесная двухканатная дорога.

К. Е. Ворошилов, спустя 79 лет, вспоминал: «В первое время я внимательно наблюдал рабочий люд на шахтах. Усталые и запылённые, расходились шахтёры после работы по баракам и землянкам. Глаза и зубы у них блестели, и мне казалось, что им очень радостно вновь видеть зелёную земную поверхность, ясное солнце и чувствовать себя отважными покорителями земных недр. Приходилось мне, и довольно часто, видеть их пьяными, поющими песни, а иногда и в драках. Всё здесь было не так, как на полях и в усадьбах. Там было тяжело, но здесь несравненно тяжелее. Очень скоро я понял, что шахтёрам не до веселья, что их давит беспросветная нужда, непосильная работа»[11].

На руднике таких ребят-подростков, как Клим, использовали только для выборки колчедана[12]. Это было своеобразное приобщение к шахтёрскому труду.

К. Е. Ворошилов в «Рассказах о жизни» вспоминал, что труд этот для ребят был ужасно утомительным и низкооплачиваемым: они очищали выданный из шахты уголь от посторонних примесей. Каждому выдавался специальный ящик, куда складывали колчедан и пустую породу. По количеству наполненных и сданных ящиков определялся заработок. Такие малолетки, каким был в то время Клим, обычно зарабатывали в день по 8, изредка по 10 копеек, а те, кто постарше, — по 12—15 копеек.