Альберт был первенцем, и ему довелось не только испытать всю силу материнского внимания, но и выдержать ее непредсказуемые эксперименты, направленные на развитие самостоятельности и осознания мира. Так, к весьма уникальному эйнштейновскому опыту относится силовое приобщение к музыке – редкий случай, когда ранняя ненависть к скрипке мальчика, которого изо дня в день заставляли играть, позже переросла в немыслимую любовь к инструменту и к самой музыке. Наверное, волшебный зверек, приводящийся в действие смычком, позволял Альберту еще больше заглубляться в иной мир, находящийся на стыке реального и виртуального. Позже, по воспоминаниям близких ученого, Эйнштейн успешно использовал музыку как для расслабления, так и для сосредоточения мозга. Причем не исключено, что качественная музыка Моцарта или Бетховена во многом способствовала появлению в голове Эйнштейна необходимых ему образов и решений. В принципе, мать спровоцировала раннюю самодостаточность мальчика, создав идеальные условия для отсутствия у него друзей, но и отсутствия при этом комплекса по поводу окружения. Скорее всего, она и не предполагала, что самодостаточность и возникшая уже усилиями самого Эйнштейна способность самоотреченного творчества в глубокой сени одиночества – удел гениев.

Отсутствие школьных друзей мальчику с лихвой компенсировали книги, а подсознательно поощряемая матерью замкнутость послужила хорошей основой для развития воображения и ассоциативного мышления. К слову, подтверждением того, что именно мать была виновницей странного детского затворничества Альберта, служит ее долгая борьба за срыв первой женитьбы Эйнштейна: мать считала, что лишь она обладает исключительными правами, и никак не хотела смириться с тем, что кто-то еще имеет власть над ее сыном. Но ее же опыты со скрипкой и породили активное противодействие со стороны мальчика – он твердо решил, что будет делать лишь то, что ему по душе. Это было ценное приобретение, поскольку с самого раннего возраста позволило ему сосредоточить внимание и усилия лишь на главном, причем без боязни и смятения, присущих большинству сверстников, отбрасывать все, что казалось не важным.

Биографы отмечают, что уже в начальной школе Альберт проявил интерес к математике и его стали занимать вопросы о природе вещей, а появление в его сознательной жизни дяди с его математическими загадками и часто обедавшего в семье Эйнштейн бедного студента вообще приковали мальчика к точным наукам, приправленным философией. Возможно, в общении маленького Эйнштейна с этими взрослыми людьми была одна очень немаловажная деталь: они беспрестанно поощряли интерес Альберта и относились к нему как ко взрослому, в то время как в школе было лишь грубое разделение на послушных, которые способны зубрить, и непослушных, которые не способны. Учителям было не важно (похоже, в этом смысле слишком мало что изменилось за вековое существование школ), могут ли ученики думать и насколько они продвинулись в продуцировании мыслей и идей. Учителей не интересовала способность к синтезу, ибо в большинстве случаев они сами были не способны к этому. Неудивительно, что между свободным общением на равных и социально не равных отношениях в цепи «учитель-ученик» Альберт Эйнштейн выбрал первое. Однако самым замечательным в этом деле было то, что от такого положения дел ничуть не пострадала самооценка Альберта, несмотря на то что «доброжелательные» учителя постарались сформировать резко отрицательную оценку личности маленького Эйнштейна у его одноклассников. Чья тут заслуга, сказать трудно, но скорее всего, к этому приложили руку многие из близких людей, окружавших Альберта. Если бы этого не случилось, гений Эйнштейна мог бы не родиться.

Но так или иначе, как пишет биограф Эйнштейна Дэнис Брайен, уже в двенадцать лет мальчик познакомился с геометрией, а прелести алгебры он сумел оценить еще раньше. И несмотря на это, в школе и в обществе сверстников мальчик оставался изгоем!

Зерно идеи Эйнштейна вызревало очень медленно и очень осторожно пробивалось сквозь толщу обыденности и традиционного отсутствия устремлений у самого общества и у его отдельных бесформенных частичек в виде отца и матери, других, не менее блеклых родственников, более чем неяркого окружения. Конечно же, юный Альберт не избежал знакомства с литературой, причем сделал это гораздо раньше большинства сверстников, считавшихся одаренными. Это было также его значительным преимуществом на пути формирования личностных качеств, поскольку развило и дополнило уверенность молодого человека, что поступать сообразно собственному голосу – правильно, в отличие от слепого послушания учителей. Именно после прочтения Шекспира, Гете, Шиллера, а еще больше, после Канта, Ницше и Шопенгауэра, у Эйнштейна зародился его недюжинный нигилизм, который, едва не уничтожив и не разрушив его самого до основания, привел к победе стремительной ясности гигантских построений его разума над устаревающей мыслью академической гвардии. Альберт перестал оценивать учителей по их научным званиям и начал полностью отвергать установившиеся символы. Лишь сила интеллекта того или иного ученого теперь стала реальным критерием отношения к нему Альберта Эйнштейна.

Еще большей самостоятельности и еще более глубокой отрешенности и даже отлученности Эйнштейна от общества способствовал отъезд его семьи в Италию. Сам он, оставшись в Германии, должен был закончить школу. Но не закончил, ибо находился на грани нервного стресса из-за слишком раннего длительного одиночества. Несмотря на продолжающиеся проблемы в школе, молодой Эйнштейн попытался оседлать весьма престижное высшее учебное заведение – Цюрихскую Политехнику. Но, как и должно, провалил дело: он не знал в достаточной мере ни химии, ни биологии, ни французского. Однако обнаружил при этом настолько сильный и яркий талант в точных науках, что это произвело необходимое впечатление на руководство учебного заведения. При содействии профессора физики, которого поразил уровень знаний Альберта, юному дарованию пообещали зачисление через год без экзаменов, правда, после… получения любого школьного аттестата о среднем образовании.

За год, связанный с добычей аттестата и пробиванием себе дороги в престижный университет, как упоминает в книге об ученом Д. Брайен, Альберт Эйнштейн сумел познакомиться с дифференциальным исчислением и внезапно занялся раздумыванием над возможностью расщепления атома и о световых волнах. Это было в большей степени результатом воздействия на него свободы и непринужденной обстановки. Ни родители, ни кто-либо иной уже не могли негативно повлиять на развитие интереса Альберта к этим неясным и пугающим обывателя вещам. Он жаждал знать и думать и смутно начал понимать, что это может быть и формой самореализации. Увлечение и странная форма внутреннего мира начинали постепенно переходить в разряд постоянной деятельности, а жгучая потребность творчества становилась неотъемлемой частью жизни молодого Эйнштейна.

Обучение в Политехнике давалось мучительно и не без кровопролитных сражений с маститым университетским истеблишментом – редкий профессор с одобрением отнесется к намекам на собственную несостоятельность. А студент Эйнштейн, не отличаясь особой вежливостью, именно этим и занимался. Мало того, что он плохо скрывал свои заоблачные амбиции, так он еще и не признавал при этом никого вокруг! Эйнштейн определенно был «скверным» студентом. Он вообще был плохим учеником, поскольку ориентировался скорее на собственную внутреннюю работу мозга, нежели на общение. Ясный ум, обработка безумного количества специальной литературы и постоянные размышления над проблемами физики позволили ему, уже будучи молодым искателем истин, засомневаться в яркости тех университетских светил, с которыми он общался. Эйнштейн ставил на себя – всегда выигрышный вариант для сильного и верящего в свою звезду человека.