— Сэр, — пилот уважительно наклоняет голову, пока я несу Эвалин вверх по ступенькам в просторную кабину. Это один из самых больших самолетов, принадлежащих Суверенному Братству. Почти тысяча квадратных футов, с полностью оборудованной кухней и баром, а также главной спальней сзади. Я не часто его вынимаю. Некоторые из наших небольших реактивных лайнеров также имеют мастер-каюту, но этот самолет вмещает больше людей, а это то, что мне нужно для этого путешествия. Я взял с собой достаточное количество своих людей для обеспечения безопасности. То же самое и с Виталием. Мы не будем застигнуты врасплох, как наши отцы.

— Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить, сэр? — Майя, — спрашивает стюардесса после того, как я усаживаюсь на свое место, и на ее слишком накрашенном лице красуется широкая красная улыбка. Она наклоняется надо мной, ее искусственная грудь высовывается из униформы, до боли очевидное проявление соблазнения. Обычно я бы клюнул на наживку. Посадил ее себе на колени, зажав рукой ее слишком короткую юбку. Но у меня нет ни времени, ни желания.

Кензо-младшего не волновал вид ни одной женщины с тех пор, как его оставили у алтаря три года назад. Судя по всему, единственная женщина, которую он хочет, — это сбежавшая невеста. Меня это чертовски раздражает. Моя мать сказала мне забыть об Эвалин ЛаМонтань. Есть множество светских людей с родителями с хорошими связями, которые более чем готовы пойти под венец и стать миссис Накамура.

Вот только я не хочу никого из них. Единственная женщина, которую я хочу, — это Эвелин, и я сделаю все, чтобы она была у меня. Даже если для этого придется приставить пистолет к ее голове, пока она произносит свои клятвы перед церковью, полной свидетелей.

Не факт, что до этого дойдет. У меня есть кое-что гораздо более заманчивое для маленького беглеца. Она не сможет сказать «нет», даже если захочет. И я уверен, что она это делает.

— Нет, — коротко отвечаю я, отмахиваясь от нее. Боль отражается на ее лице, но она делает, как ей говорят. Она знает, что лучше не спорить и не давить на себя дальше.

Эвелин спит на сиденье рядом со мной, ее голова нежно покоится на моем плече. Она все еще в моей куртке, но я также накрыл ее одеялом, на случай, если она замерзнет.

Не то чтобы меня это волновало, но я не могу допустить, чтобы моя невеста переохладилась, прежде чем она пойдет к алтарю. До Нового Орлеана лететь три часа, и я не думаю, что она проснется во время полета, поэтому откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза.

Вскоре мои планы осуществятся, и я стану на шаг ближе к достижению того, чего не смог мой отец.

Независимо от стоимости.

ГЛАВА 4

Эвелин

— Я не выйду за него замуж. Ты не можешь меня заставить.

Неповиновение горит в моем голосе, когда я стою перед отцом, отказываясь отступать. Его ухмылка только подогревает мою решимость, несмотря на страх, который скручивается у меня в животе. Острые угольные глаза моего отца зловеще темнеют, когда он приближается ко мне с пугающей скоростью для человека его возраста. Его большая рука сжимается вокруг моего горла, перекрывая мне кислород и заставляя звезды танцевать в моих глазах. Внутри меня нарастает паника, и я хватаюсь за его запястье, отчаяние заставляет меня вырваться из его хватки.

— У тебя нет права голоса, девочка, — бормочет он, и его лицо становится темно-красным. Несмотря на страх, текущий по моим венам, я не могу не заметить, насколько молодо он выглядит благодаря генетике нашей семьи. Но моя мать не постарела под его насилием. — Этот союз планировался с твоего младенчества. Это позволит нашей семье вырасти во власти и престиже. Ты не испортишь нам это, будучи эгоистичной и титулованным отродьем.

Его хватка сжимается еще сильнее, и я едва могу кивнуть в ответ на его слова. Из-за давления на горло мне трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить. Но мне удается выдавить небольшое подтверждение.

— Хорошо, — он отпускает меня, и я падаю на пол, задыхаясь и сильно кашляя. — Когда он придет сюда, ты наклеишь улыбку на свое чертово лицо и станешь той дочерью, которой я тебя воспитал, а не какой-то избалованной принцессой, которая думает, что может бросить вызов традициям.

Боль в шее усиливается, когда я терла ее, изо всех сил пытаясь отдышаться и восстановить самообладание. Как бы я ни хотела постоять за себя против моего тирана-отца, я знаю, что лучше не бросать ему открытый вызов. Но вскоре, обещаю себе, слезы навернутся на глаза. Скоро я найду способ избежать его жестокого обращения и контроля. Вопрос в том, как.

Я просыпаюсь, вздрогнув, у меня кружится голова, а взгляд скользит по незнакомой комнате. Кровать подо мной роскошная, шелковые простыни ласкают мою кожу, как легкий ветерок. Воздух тяжелый, густой, наполненный ароматами янтаря и кедра. Аромат, который преследует мои сны.

Комната окутана глубокой, жуткой тьмой, и лишь слабые следы света просачиваются сквозь тонкие щели серых плотных штор. У меня пробегает дрожь по спине, когда я лежу здесь, застыв от страха, пытаясь разобраться в происходящем вокруг. Мое сердце колотится в груди, когда я медленно рассматриваю каждую деталь комнаты, пытаясь собрать воедино, где я нахожусь и как сюда попала.

В логове льва.

— Ты проснулась, — раздается глубокий голос с другого конца комнаты. — Хорошо.

Волна паники накатывает на меня, когда я прижимаю одеяло к груди и откидываюсь назад на плюшевое изголовье. Мои глаза прикованы к человеку, который безжалостно преследовал меня через границы штатов, от одного конца страны до другого. И все ради чего? Чертово деловое соглашение. Когда я убегала от него, я молилась, чтобы он потерял интерес и нашел кого-нибудь другого. В конце концов, есть много пустоголовых светских людей, жаждущих, чтобы его увидели под руку.

Я прочищаю пересохшее горло, пытаясь смочить пересохший язык, который словно прилип к нёбу.

— Где… где моя одежда? — мне удается вырваться.

Дьявол в Армани насмехается над моим вопросом, вставая со спинки кресла в углу комнаты. О Боже. Стал ли этот мужчина еще привлекательнее, пока меня не было? Он одет в темно-синие брюки и белоснежную рубашку на пуговицах с закатанными рукавами, обнажающими загорелые предплечья и подтянутые мышцы. Такое ощущение, будто я смотрю какое-то запретное фэнтези.

— Я бы не назвал то, что на тебе было, «одеждой», Эвелин, — усмехается он, его губы кривятся в снисходительной