волосы обрамляют бледное лицо, те же бездонные голубые глаза, которые я так хорошо знаю, но я никогда не видела у него такого выражения лица. Бабушка тоже очень серьёзная, хотя они оба стараются делать вид, что всё в порядке. Я оглядываюсь, но Герба нигде нет.

– Он ушёл, – говорит бабушка как будто в ответ на мои мысли. А потом она уходит, отчасти рассерженная.

Я лежу на диване, рассматриваю занавески и слушаю потрескивание огня в камине. Я несколько раз моргаю, прежде чем перевести взгляд куда-то в сторону, но голова болит слишком сильно. Я пытаюсь сесть, но брат щекочет меня и не даёт встать.

– Как ты нас напугала.

Лиам так очевидно себя ведёт, когда волнуется. Он пытается улыбнуться, хотя я вижу, что это даётся ему с трудом. Он убирает прядь волос с моего лба и вместе с тем гладит меня, как это делал папа, когда я была маленькой и болела. Моя голова сейчас взорвётся. Чистая, пустая голова. Лиам, должно быть, вышел из моего сознания, пока я была в обмороке. Это напоминает мне о домах, которые мы оставили, пустых, но полных воспоминаний, хотя мне не хватает пыли в углу, забытого листка бумаги или тех отметок, которые папа делал на стенах, чтобы наблюдать, как мы растём. Что, если так будет всегда? Что, если он никогда не вернётся, чтобы утешить меня в худшие моменты?

– Отдыхай, – говорит Лиам, – поговорим позже.

И я хочу спросить, почему он сказал это вслух, ведь в комнате больше никого нет, но у меня нет сил. Я закрываю глаза и погружаюсь в сон.

Не знаю, сколько я проспала, но я просыпаюсь в своей комнате, в своей кровати и жутко голодная. Голова всё ещё болит, и я решаю не копаться в ней. Может быть, позже, когда поем. Из кухни доносится звон посуды, и я заставляю себя встать. Каждая нога весит не меньше двух тонн. Мне удаётся поставить их на пол, встать и спуститься по лестнице.

– Который час?

– Я позвонила в школу и предупредила, что ты не придёшь, – говорит бабушка. – Они сказали, что позже к тебе зайдёт одноклассник и расскажет, что они проходили.

Яркое солнце проникает в окна. Должно быть, сейчас полдень. Я всегда считала, что завтрак в это время означает долгую вечеринку накануне ночью. Все в классе хвастаются, что делали это, и описывают усталость, головную боль, тяжесть в теле, так что, по сути, я переживаю своё первое похмелье. И если честно, не нахожу его забавным.

Когда я наполовину опустошаю миску с хлопьями, в моей голове раздаётся хорошо знакомый голос. «Доброе утро, коротышка», – ласково приветствует меня Лиам. Он вернулся! Не знаю, сказала ли я это вслух, потому что бабуля повернулась и нахмурила брови, как она всегда делает, когда чего-то не понимает.

– Ты тоже не ходил в школу?

– Я не собирался упускать такую возможность, – он поворачивается к бабушке и подмигивает. – Или ты думаешь, что бабуля позволит мне пропустить занятия без уважительной причины?

Мне нравится, когда он так её называет. Лиам умеет показать нам свою нежность всего одним словом. Я не могу представить, какие прозвища он придумывает для девушек, с которыми встречается, но уверена, что он всегда находит что-то подходящее.

– Что случилось? – я говорю медленно, будто с трудом. Обсуждать произошедшее не хочется. Вот бы вернуться на день назад, когда ещё ничего этого не случилось.

– Ваш отец предупреждал меня, но я его не послушала.

Я не сразу понимаю, о чём говорит бабушка.

– Он знал об этом? Что они будут искать нас?

– Он боялся этого.

– И всё равно оставил нас одних?

Я пожалела об этом, как только сказала, и ненавижу себя за боль, которая на секунду отразилась на лице бабули. Я прошу прощения, а она лишь с нежностью отмахивается.

Лиам не задаёт никаких вопросов, он просто смотрит на нас и слушает, как будто его это не касается. Он встаёт из-за стола и выходит из кухни.

– Хочу прогуляться.

Он закрывает дверь так тихо, что я едва слышу. Я знаю, что Лиам всегда был более беззаботным, чем я, но он ни капельки не сердится, а мне, напротив, приходится прилагать огромные усилия, чтобы не повышать голос.

– Именно поэтому было столько переездов? Чтобы нас нельзя было выследить?

– Нет, Зойла. Они всегда могут вас выследить.

Герб сказал, что мы не знаем своих способностей, но возможно, бабушка знает.

– А он может снова вернуться в мою голову?

– Я не совсем понимаю, как работает ваш разум.

Она говорит всё это с улыбкой, спокойным голосом, как будто это не имеет значения, но я знаю её и знаю, что это за поза. Её выдают тембр голоса, улыбка и то, как она уклоняется от моего взгляда. Она видела, как этот эльф едва не сломил меня, видела, как я потеряла сознание, и возможно, она чувствует себя подавленной. Я не могу объяснить ей, что мой разум похож на дом, который, судя по всему, могут посещать незнакомые люди, потому что я никогда не смогу пригласить её войти, как бы мне того ни хотелось. Мы должны держать её подальше от всего происходящего.

– Мне не нравится этот эльф, бабуля.

– Лиам всё время был рядом с тобой, – она замолкает на несколько секунд, а затем продолжает: – Он всегда будет защищать тебя.

– Да, Лиам всегда защищает меня.

И вдруг он снова возникает в моём сознании и внутренне утешает меня. Как будто я приглашаю его в свой разум, просто назвав его имя. Может, дело в том, что это действительно приглашение. Я закрываю глаза и зову его. «Что, коротышка, развлекаешься с новой игрушкой?» Раньше это было не так просто. Бабуля снова смотрит на меня с выражением непонимания на лице, и я откладываю своё открытие, чтобы поболтать с ней. Я бы хотела, чтобы она могла испытать всё это вместе с нами, но она не эльф. Мы тоже. Мы тоже не эльфы. И не знаю почему, я вдруг изо всех сил захотела, чтобы Лиам, где бы он ни был, услышал эту последнюю мысль.

Глава 4

Нормальная семья

Бабушка заканчивает готовить еду спустя час после того, как я позавтракала. Лиам вернулся с прогулки и болтает без умолку. Мы выглядим как обычная семья. В какой-то момент мы согласились не упоминать об эльфах. Я проникаюсь семейным духом и смеюсь вместе с братом. Он перечисляет всё, что, по всей видимости, пропустил