— Ну уж нет. — Девушка упрямо выпячивает подбородок и кивает на очередь. — Пусть все знают.

Вздыхаю. Назвать моего лучшего друга говнюком — не лучший способ заслужить мое расположение, а уж говорить такие слова при маленьких детях — тем более. Немедленно решаю устроить ей веселую жизнь.

Беру книгу и разглядываю. БНИ — больше не издается, а значит, была уценена, обмену и возврату не подлежит. Переплет на пластиковую пружину, такие книги продаются в защитной пленке. Открываю и вижу, что она почти разваливается. Самым невинным тоном задаю следующий вопрос:

— Чек у вас с собой?

Теперь, когда книга у меня, девушка получает возможность жестикулировать обеими руками и радостно этим пользуется, вскидывая руки так энергично, словно оркестром дирижирует.

— Слушайте, как вас там… — наклоняется вперед, высматривая бейджик, но мы их не носим. — Можно подумать, сами каждый гребаный чек храните!

Родители в очереди начинают беспокойно переминаться с ноги на ногу и шепчут детям, чтобы не слушали злую тетю. Казалось бы, я должен удивиться, что кто-то поднял столько шума из-за четырех баксов. Но нет. Давно уже привык.

Стараюсь говорить спокойно и взвешенно. Скандалисты всегда бесятся, когда не могут довести собеседника до белого каления.

— Значит, хотите вернуть испорченный уцененный товар? И даже не можете доказать, что приобрели его у нас, а не где-то в другом месте?

Девушка понимает, что на сочувствие рассчитывать не приходится. Прежде чем покупательница успевает ответить, продолжаю:

— Знаете что? Я верну вам четыре бакса, но при одном условии.

Девушка поджимает губы.

— При каком?

— Обещайте, что потратите их на покупку электронной книги и впредь будете приобретать литературу только через интернет-магазины.

Девушка выдергивает у меня из рук книгу и запихивает в сумку.

— Да пошли вы! Идем, Родни. Козлы!

Последнее слово брошено через плечо, как ремарка. Впрочем, для ремарки громковато.

— Ах! Классическая реплика, используется в восьмидесяти процентах боевиков! Только вместо «Родни» нужно другое имя, — замечает Себастьян, когда парочка уходит. — Никто не станет снимать боевик про человека по имени Родни.

Встаю за кассу Мины, чтобы помочь Себастьяну обслужить остальных покупателей. Предоставляю всем десятипроцентную скидку за моральный ущерб. Когда очередь рассасывается, расспрашиваю Себастьяна про девушку, с которой он познакомился в Интернете. Вчера вечером у них было свидание.

— Увы, это был полный Хичкок, — отвечает Себастьян.

Это наш шифр. «Хичкок» значит «страшная». «Феллини» — красивая женщина, но, чтобы что-то от нее получить, надо постараться. Помните, как Мастроянни полез в фонтан Треви за Анитой Экберг, а наградой за труды оказались лишь промокшие брюки? «Скорсезе» — девушка со странностями (представьте Роберта де Ниро в одежде служанки из «Мыса страха»), «Полански» — та, с которой связываться себе дороже (несовершеннолетняя, замужем, начальница…). «Кубрик» — холодная, отстраненная, держится как робот, ни проблеска эмоций, но что-то в ней такое есть… «Спилберг» — слишком старается понравиться. Вот такое авторское кино, не похожее друг на друга.

— Она себе что-то вколола в губы, — делится Себастьян. — Говорила, как это называется, но я забыл. Вроде не ботокс. Хотя не уверен, она так невнятно мычала…

— Значит, с пластической операцией? А лет сколько?

Себастьян пожимает плечами и достает из кармана на бедре компактную флягу. Предлагает мне глотнуть, но я вежливо отказываюсь. Как бы Себастьян не превратился в того опустившегося писателя-алкоголика из «Потерянного уик-энда».

— В анкете пишет, что двадцать пять. Вообще-то девушка как девушка, но эти губищи… Как у Мика Джаггера, но в том-то и дело, что она — не Мик Джаггер. Хорошо, что мы с ней только выпить договорились. Она все через соломинку тянула. Уж не знаю, как бы с едой справилась.

— Подожди недельку, пока отек спадет, и позвони еще раз.

— Поздно. — Себастьян оглядывается по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, и шепчет: — Значит, пошли мы к ней домой…

— Серьезно? У нее рот, как у верблюда, а ты к ней домой пошел?

— Что она говорила, я не понял, а вот что я говорил, ей, видно, понравилось. Сидим мы, значит, на диване, тут она расстегивает мне ширинку и принимается за дело… этим своим верблюжьим ртом…

Я издаю громкий смешок. Стараюсь выкинуть из головы данную картину.

— Но есть одна проблема. Она намазала губы каким-то специальным кремом. Для наружной анестезии. То ли от боли, то ли от отека, не знаю. В общем, минуты через две понимаю, что вообще ничего не чувствую. Все онемело.

Я чуть руку в рот не засунул, чтобы не расхохотаться. Подходит покупатель с атласом и требует скинуть десять процентов цены, потому что обложка с краю порвана. Соглашаюсь не глядя, Себастьян сканирует штрихкод.

— А дальше, дальше что?

Себастьян делает еще глоток из фляжки.

— Притворился, будто мне все нравится. А потом виноватым себя почувствовал. Короче, переспал с ней. Так меня из-за этой штуки на целый час хватило, пока эффект не выветрился. Супер! Теперь вот гадаю: а вдруг она это нарочно сделала? Да, чего только в жизни не бывает…

— Второй раз с ней встречаться собираешься?

Себастьян мотает головой:

— Нет. Наверное, больше она этой мазью не пользуется, а я вчера слишком высокие стандарты задал. Захочет, чтобы соответствовал, а я физически не в состоянии. Нельзя же просить, чтобы она снова рот намазала. И вообще, слишком все это стремно. Да и музыку она слушает ужасную. Представляешь, «Джефферсон Старшип» врубила!

Истории любовно-фармакологических приключений Себастьяна мне противопоставить было нечего. Просто сменил тему:

— Где Мина?

— Домой ушла. Сказала, плохо себя чувствует. Но выглядела нормально. Не знаю, что на нее нашло.

Зато я, к сожалению, знаю.

Задумываясь над историей человечества, поражаешься, что почти все общепринятые представления оказываются заблуждением.

Например, раньше верили, что Земля плоская, что кровопусканием можно вылечить инфекцию, что «Аватар» — великий фильм и никакого плагиата на «Покахонтас» в нем нет, а мировая экономика тверда как скала. Видимо, человечество как вид вообще склонно ошибаться. И я не исключение. Охотно признаю: заводить роман с Миной Бовари было очень плохой идеей.

Впрочем, сразу оговорюсь. Идея была не моя, и называть эти отношения оптимистичным словом «роман» язык не поворачивается. Впрочем, теперь не важно. Я поступил как Макнамара с Вьетнамом — не проявил достаточно твердости в нужный момент.