и грозное имя инквизитора заставили Мадлен вздрогнуть. «Мне не выбраться из его цепких лап. Думаю, на совести месье Беллармина десятки, а то и сотни невинно загубленных душ».

Тем временем инквизитор взял в руки флягу и, подойдя к девушке, плеснул ей в лицо святую воду.

– Если на тебе колдовские чары, ведьма, святая вода смоет их.

Не ожидавшая подобной выходки, Мадлен шумно вздохнула. Лицо, пряди волос, шея и платье на груди мгновенно намокли. С подбородка и волос вниз падали капли воды. Спустя несколько секунд Мадлен почувствовала, как налетевший откуда-то сквозняк заставил её поморщиться от неприятной прохлады. И она поняла, что во время допроса инквизитор будет делать всё, чтобы сломить её. «Уверена, таким, как Томмазо, доставляет особое удовольствие наблюдать за чужими страданиями. Я должна быть сильной. Не хочу, чтобы мои муки вызывали у него улыбку».

В тёмных глазах инквизитора отразилось пламя факела, и, скрестив на груди руки, он начал допрос.

– Прежде чем я вытащу на свет твою подлинную сущность, хочешь ли ты по доброй воле признаться в греховных деяниях, в колдовстве и общении с дьяволом?

– Нет, месье. Мне не в чем сознаваться. Я не ведьма и никогда не имела связи с дьяволом.

– Врёшь, лгунья! – сделав выпад вперёд, выкрикнул инквизитор. – Каждая из тех, кто оказывался на твоём месте, рано или поздно сознавалась в связи с сатаной. Ты можешь обманывать наивных людишек, но меня тебе не обмануть, ведьма. Я вижу твою душу, она черна. Вижу в твоих глазах похоть, что разжигает дьявол. Вижу, как с твоих губ хочет сорваться крик, ты жаждешь защиты своего тёмного господина, но сюда, в святые стены, ему не пробраться. Здесь ты беззащитна, ведьма.

Заскрипело перо, и юный монах записал слова инквизитора. В темноте за спиной Томмазо Беллармина вновь раздался чей-то стон. Мужчина обернулся, бросив быстрый взгляд туда, куда не добирался свет от факелов.

– Наверное, ты хочешь спросить, что там? – не поворачивая головы, инквизитор обратился к Мадлен. Девушка не ответила, но Томмазо проигнорировал её молчание. – Скоро ты сама всё увидишь. А теперь ответь: что за дьявольскую книгу нашли у тебя в спальне?

Инквизитор наконец обернулся и словно коршун воззрился на испуганную фрейлину.

«Он спрашивает о дневнике Нострадамуса, – понимала Мадлен, но не спешила выдавать тайны. – Габриэль доложила ему о своей находке, вот только представить доказательств она не могла. Дневник сгорел в камине».

– Я не знаю, о какой книге вы говорите, месье, – прошептала Мадлен.

– Снова ложь. Как минимум двое человек подтвердили мне существование этой книги. В ней не было страниц, но ты обращалась к ней с вопросами, с мольбами. Это так?

– Нет.

– Ложь! Ведьма не желает раскаиваться и до последнего скрывает свою связь с нечистым, – обращаясь к писарю, пояснил инквизитор и, сделав шаг вперёд, навис над прикованной цепями девушкой. – Я вижу тебя насквозь, дитя тьмы. Я заставлю тебя исповедаться. Внесите её вещи!

Услышав приказ Томмазо, двое стражников, стоявших у двери, засуетились. Их не было, казалось, вечность. Но в конце концов дверь снова распахнулась, и напротив Мадлен возник знакомый ей сундук.

– Ты узнаёшь эту вещь? – увидев, как расширились от страха глаза девушки, насмешливо поинтересовался инквизитор. Мадлен вновь не ответила. – Вижу узнаешь. Этот сундук принадлежит тебе, он хранился под твоей кроватью.

Томмазо наклонился и одним резким движением откинул тяжёлую крышку.

– Посмотрим… – Небрежно отбросив в сторону пару платьев, лежащих сверху, Томмазо добрался до подлинного содержимого сундука. – Так… склянки с отварами, зельями, ядами… сухие травы. По повелению дьявола ты варила людскую отраву, ведьма.

– Нет, месье, это не так, – пытаясь побороть дрожь, тихо пролепетала Мадлен. – Это целебные снадобья. Они лечат, не убивают…

– Гнусные оправдания. Откуда тебе знать, как исцелять болезни?

– Я изучаю трактаты по медицине, анатомии, ботанике…

– Наконец-то правда! – возликовал инквизитор, – Вот она, крупица истины. Только учёные мужи способны верно истолковать такие знания. Женщине не под силу вникнуть в природу человека. Но ты, наученная сатаной, решилась делать то, что запрещёно и церковью, и наукой.

Перо писаря без остановки окуналось в чернила и скользило по бумаге, записывая каждое слово Томмазо.

– Это не единственное доказательство твоей виновности. Десятки добропорядочных французов видели, как ты лишилась чувств в храме Божьем во время коронации нового короля. Это так?

– Было душно…

– Дело не в этом. Мы все знаем, что ведьмам невыносимо находиться в святом месте, и ты подтвердила это. Но и это ещё не всё…

На мгновение Мадлен показалось, что глаза инквизитора сверкнули адским пламенем. Усмехнувшись, он протянул к ней руку и сквозь пальцы пропустил седую прядь.

– Дьявол всегда метит своих прислужниц. Вот она, метка сатаны.

Взгляд Томмазо скользнул по потрёпанному рваному платью Мадлен, и вдруг застыл, глядя на руку. Пальцы инквизитора тотчас впились в рукав женского платья. Один рывок, и тонкая изящная ткань упала на пол. Рука Мадлен оголилась. А на свет пред взором инквизитора предстал символ, вырезанный оккультистом.

Лицо Томмазо исказилось от ненависти. Голос изменился, едва не сойдя на хрип.

– Вот оно! Вот! Главное доказательство! Дьявол осквернил твоё тело, ты впустила его! Ведьма! Лгунья!

От крика инквизитора Мадлен сжалась, съёжилась. Она пыталась спрятать свою метку Абраксаса, но мешали цепи, что приковывали её к полу. Воздев руки над головой, инквизитор обратился к собравшимся:

– И после всего увиденного есть ли среди нас те, кто верит в невиновность этой женщины?

Монахи потупили взоры. Томмазо удовлетворённо кивнул.

– Мадлен Бланкар, именем Святой инквизиции я, Томмазо Беллармин, называю тебя ведьмой! Да будут освобождены твои плоть и душа из лап дьявола.

Не поднимая голов, монахи взяли в руки факелы, что висели на стене, и направились в темноту за спиной инквизитора. Постепенно на дальней стене начали загораться огни, освещая ту часть подземелья, что до этого таилась во мраке. И как только зажёгся последний из факелов, сердце Мадлен замерло от ужаса. Позади Томмазо стояли необычные железные и деревянные конструкции. Мадлен не видела их прежде, но безошибочно опознала в них инструменты пыток. В углу, прильнув к стене, покоилась дыба. Рядом стоял стул, сиденье которого было истыкано гвоздями. Посередине точно напротив Мадлен располагалась железная дева. Но самой страшной частью картины было не это. В левой части комнаты стояла высокая конструкция: на деревянных ножках растянулась каменная заострённая плита. На ней, полностью раздетая, сидела верхом измученная женщина. Её руки и тело крепко связывали верёвки. К щиколоткам были привязаны тяжёлые грузы. Из промежности, пронзённой острым камнем, по ногам на пол стекала кровь. Женщина уже не кричала,