Турецкий с Грязновым переглянулись: плохо дело, кажется, по-настоящему плохо.

— Ты согласен с тем, что ты зажрался? — агрессивно спросил Турецкий.

— Я согласен с тем, что зажрался, — со вздохом сказал Гордеев. — Я понимаю, что все не так уж плохо, как мне кажется. Но что толку-то? То, что я это понимаю, облегчения отнюдь не приносит. Мне кажется, я погряз в какой-то трясине…

— Юра, цитрус есть какой-нибудь? — спросил Грязнов-старший.

— Не порть продукт, — посоветовал Турецкий, — не нужен тебе цитрус. Такие вещи ничем не заедают и не закусывают. Ну сам подумай, зачем тебе цитрус?

— Я знаю, зачем мне цитрус, — сказал Грязнов-старший. — Я хочу его съесть. И мне не важно, что именно я в данный момент пью, понятно? И это мое личное дело. Я никому цитрус не навязываю. Юра, у тебя есть цитрус?

Гордеев молча поднялся и достал из холодильника грейпфрут. Он хотел было сказать, что арманьяк как раз таки уместен с фруктами, но апатия пересилила. Все равно Слава и так съест все, что захочет, и плевать он хотел на любые правила и этикеты, тем более неправильные. Вот однажды, помнится, он на приеме у секретаря Совета безопасности отмочил штуку… впрочем, какую именную штуку отмочил Грязнов, Гордееву вспоминать было лень.

И в самом деле, Вячеслав Иванович обрадовался и принялся очищать грейпфрут ловкими своими пальцами. Гордеев смотрел на это и завидовал. Вот ведь как человеку немного нужно для счастья, думал он.

— Итак, — продолжил Турецкий. — Судя по физиономии нашего приятеля, спиртное отпадает. Либо он перепил, либо…

— Арманьяк, например, мне очень нравится, — сказал Гордеев, снова наполняя бокалы.

Турецкий фыркнул:

— Ему нравится арманьяк! Надолго ли?

— Факт, что ненадолго, — с грустью сказал Грязнов-старший. — Последние бабки кончатся, и разонравится арманьяк.

— Значит, спиртное проехали. Секс тоже проехали, по причинам… по причинам уже оглашенным. Значит, остается, работа. Вывести Юрку из этой поганой депрессии может только работа. Хорошо оплаченное, или, как говорят твои друзья-адвокаты, «микстовое» дело. Вот это был бы «антидепрессион» для господина Гордеева! А что, появится хорошая работа, глядишь, и с арманьяком все будет в порядке, и девчонка какая-нибудь сладенькая заведется, а? Как вам мой план?

Грязнов, запихивая себе в рот сразу половину грейпфрута, одобрительно покивал.

— Я в принципе не против, — сказал Гордеев. — Как говорил старик Хемингуэй, только работа излечит нас от всех напастей. Проблема лишь в том, что в настоящий момент никакой приличной работы на горизонте не намечается. У меня единственный клиент только вчера появился — альпинист один, его спонсоры подставили, так там гонорар очень скромный, символический даже… Это я так, чтобы форму совсем уж не терять, взялся.

Помолчали, каждый занялся своим делом. Турецкий допивал. Гордеев грустил.

— А в самом деле, отличный план Саня придумал, — серьезным голосом подтвердил Грязнов-старший, окончательно расправившись с грейпфрутом. — Только вот проблема: где ж ему ее взять, эту работу, которая излечит ото всех напастей? Разве что… Разве что в МУР Юрку устроить? А что? А что?! — по-настоящему загорелся Вячеслав Иванович. — Хорошая же мысль! Следователем он уже был, адвокатом был, пусть теперь сыщиком поработает! Каково придумано? Ну чего? Ты глаза-то не выпучивай…

— Ну уж нет, — запротестовал Гордеев. — Во-первых, не хочу я, высунув язык, по улицам носиться. А во-вторых, какая там зарплата, а?! Это ж кошкины слезы…

На это возразить было нечего. Турецкий смеялся.

Так и разошлись, ничего не решив и не придумав.

Яна Станиславовна Маевская в самом деле жила на углу Куусинена и Хорошевки. Гордеев это выяснил через знакомого майора из ГИБДД. Разумеется, он получил и ее телефон. Все это он сделал утром следующего дня, а приехав на работу, не мешкая, сразу же ей позвонил. Подобную активность Юрий Петрович проявил исключительно потому, что понимал: чем дальше, тем больше эта ситуация с чужой сумочкой и документами его бы тяготила. Звонкий голос девушки он узнал сразу и, не здороваясь, сказал:

— Вы оставили сумочку у меня в машине…

— Юрий Петрович! — обрадовалась Маевская. — Как здорово!

— Как вы сказали? — оторопел Гордеев.

— Я сказала, очень хорошо, что все так счастливо вышло. Как мне у вас ее забрать? Куда подъехать?

— Нет-нет, я имею в виду, откуда вы знаете, как меня зовут?

— Вы же сами мне сказали, — ответила Маевская самым невинным тоном.

— Вы что-то путаете. Мы с вами вообще не разговаривали. Вы сказали мне адрес, где вас высадить, и только.

— Разве? Ну тогда, значит, я в машине прочитала.

— Я не таксист, у меня в машине ничего не написано…

Гордееву все это чрезвычайно не нравилось.

Однажды один его коллега нажил подобным образом значительные неприятности. Он представлял интересы крупного бизнесмена, который доверил ему компромат на своего конкурента. В течение нескольких дней, пока у него были эти документы, юрист успел познакомиться с очаровательной девушкой, после чего документы исчезли. Девушку тоже больше никто не видел. Гордеев хорошо помнил ту историю. Но ведь он-то сам в настоящий момент никакими серьезными делами занят не был и никакой стратегической информацией не обладал. Что же это значило?! В конце концов он решил, что по телефону права качать не стоит, и они договорились, что в полдень Маевская приедет к нему в офис — в десятую юрконсультацию, на Таганку. А пока что Гордеев открыл в компьютере папку, которая называлась «Мохнаткин».

Степан Мохнаткин был тот самый альпинист, делом которого занимался Гордеев. С одной стороны, история его не стоила выеденного яйца, с другой — это не означало по определению, что его претензии к спонсорам, которые не выполнили своих обязательств и сорвали его экспедицию, воплотятся в материальную компенсацию. Да и не такой человек был Мохнаткин, чтобы довольствоваться банальными деньгами. Он, кажется, вообще не очень хорошо себе представлял, что это такое.

Степан Мохнаткин, один из сильнейших в мире альпинистов в стиле соло, дважды пытался покорить гималайскую вершину Джанга (7917 метров). В первый раз — осенью прошедшего года, во второй — в марте этого. Ему не удалось дойти до вершины всего лишь каких-то двести метров. Почему? В этом и был главный вопрос. Претензия Мохнаткина была адресована к его бывшему напарнику, а ныне владельцу фирмы «Эверест-2000» Александру Заверюхину.

Два года назад Мохнаткин был признан лучшим альпинистом мира, ему был вручен «Золотой ледоруб». И вот такой знаменитый спортсмен два раза не смог одолеть эту вершину, а теперь рассорился со своим другом и спонсором — тоже знаменитым альпинистом. С одной стороны, это был удар по репутации Мохнаткина, с другой — он отнесся к происшедшему совершенно спокойно. Лет десять назад он бы сильно переживал по поводу случившегося, доверительно объяснил Мохнаткин адвокату Ю. П. Гордееву. Лет десять назад — да. Но не сейчас. Сейчас никому, кроме себя самого, он доказывать уже ничего не собирался.