Вышедший из-под контроля Т-генератор был уничтожен, однако ни погасить, ни локализовать уже выработанное им темпоральное поле не удалось. Поле самоформировалось наверху, снаружи. Над только что образовавшимся оврагом медленно оседала пыль, а из-под земли призрачными ручейками сочились белесые струйки. Это был не дым и не пар. Плотная матовая дымка сгущалась и быстро заполняла впадину среди кукурузных полей.

В клубящемся молоке мелькнула темная тень. Одинокий всадник на низкорослом мохнатом коньке вороной масти вынырнул из туманной мглы, будто из морской пучины, натянул повод и растерянно завертел головой.

Всадник был в длинном стеганом халате с разрезом до талии и подвернутыми полами. Под халатом тускло поблескивали панцирные пластины, голову прикрывал островерхий клепаный шлем, у седла висел лук в кожаном чехле, за спиной, в обшитом мехом полупустом колчане, топорщились оперения стрел. В левой руке наездник держал небольшой круглый щит с посеченной обивкой из бычьей кожи, в правой — обнаженную саблю.

Клинок был в свежей крови: с изогнутого лезвия еще капали красные капли. Кровью были забрызганы одежда всадника, конские бока и ноги.

В раскосых глазах на обветренном лице цвета обожженной глины читалось недоумение, граничащее с испугом. Несколько секунд всадник нерешительно крутился на месте, затем все же поборол страх, чуть сжал колени и заставил вороного жеребца взбежать на край оврага.

Привстав на стременах, наездник окинул взглядом незнакомую местность. Была ночь, светила луна, сияли звезды. Необъятные поля кукурузы и рассекающие их длинные узкие лесополосы были всаднику в диковинку.

— Хей-хей, Хуурмаг! — негромко шепнул он в ухо вороному.

Приземистый конек осторожно, с опаской въехал в высокие заросли и утонул в них с головой.

Меньше чем через минуту он вернулся обратно к оврагу. И конь, и всадник вновь растворились в густой молочной пелене.

— Высокая трава, говоришь? — единственный глаз Субудэя поблескивал, как острие каленой стрелы. — Квадратные поля и рощи, похожие на ограды?

— Да, непобедимый, — Далаан отвечал, не отводя взгляда.

Субудэй не любил, когда, разговаривая с ним, прятали глаза. «Глаза прячут трусы, лжецы и тайные злоумышленники», — говорил Субудэй-богатур. Далаан не относился ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим, а потому смотрел прямо. Смотрел в изуродованное шрамом лицо старого полководца и говорил:

— Тэнгэр Манан скрывает неведомые земли. Трава за Небесным Туманом высока настолько, что может укрыть лошадь и даже всадника, если он пригнется к лошадиной шее. Она стоит прямыми рядами, как пешие воины царства Цзинь, ее стебли толстые, как рука, а листья шершавые как точильный камень, и острые, как сабельное лезвие.

Справа от Субудэя стоял Джебе. Молодой нойон слушал Далаана с интересом, но пока не решался вмешаться в разговор. Великий хан поставил Субудэя в этом походе выше его. И к тому же Далаан был воином Субудэя, а не воином Джебе.

— Поля высокой травы — ровные, словно разложенные по земле отрезы зеленого шелка, — тянутся до самого горизонта, — продолжал свой рассказ Далаан. — А деревья, посаженные длинными узкими полосами, обозначают межевые границы полей. Вот что видели мои глаза за Небесным Туманом.

Старый богатур и молодой нойон взглянули за спину Далаана. Далаан тоже повернул голову.

Они стояли у края разгромленного кипчакского становища. Субудэя и Джебе окружало плотное кольцо верных телохранителей-хя. Кроме того, от опустевшего лагеря обоих военачальников отделяли три ряда тяжеловооруженных конных нукеров.

На месте недавнего боя еще дымили костры, сгоревшие кибитки и гэры. Но ни в какое сравнение с этими легкими дымками не шло огромное, похожее на неподвижную воронку облако, зависшее над кипчакским станом. Расширяющиеся кверху края прятали от луны и звезд всю центральную часть лагеря. Нижний конец туманной воронки касался земли в том месте, где стояла юрта кипчакского шамана. Сейчас ни юрты, ни мертвого шамана видно не было. За плотной пеленой не было видно вообще ничего. Стрелы, пущенные в Туман, назад не возвращались. А вот человеку такое оказалось под силу.

Далаан сумел въехать в Туман и невредимым вернуться обратно. Правда, повторить его путь никто пока не отважился. Воины не решались даже приблизиться к белому, словно застывшему в воздухе мареву.

На земле, утыканной стрелами, лежали мертвые люди и лошади. Живые не заходили в чужое становище даже для того, чтобы собрать стрелы, оружие и добычу. Живые держались поодаль. Один лишь старый Бэлэг-шаман творил перед Туманом тихое камлание.

Возможно, шуметь уже не было нужды: перед своей смертью здесь достаточно пошумел кипчакский илбэчин. А может быть, шуметь возле Тумана было опасно. Во всяком случае, Бэлэг не плясал шаманскую пляску, не бил в бубен, не кружился между огней, не кричал и не прыгал выше конского стремени.

Бэлэг стоял на одном месте, чуть покачиваясь и раскинув руки так, словно намеревался объять Туман. Впрочем, даже старый опытный шаман, который умел разговаривать с духами нижнего и верхнего мира и подчинял их своей воле, не подходил к белеющей в ночи густой пелене слишком близко.

— За Небесным Туманом есть степь, Далаан? — спросил Субудэй.

— Степи я не видел. Я видел только поля. А на полях росло только это.

Далаан сунул руку за пазуху с излишней поспешностью. Бдительные телохранители схватились за сабли, но Субудэй властным жестом остановил охрану. Медленно — чтобы не тревожить понапрасну застывших в напряжение нукеров — Далаан вынул свой трофей. Тугой сверток жестких листьев, из-под которых выбивался пучок тонких желтых нитей.

— Что это? — обычно сдержанный Субудэй аж подался вперед.

— Это семена травы, о которой я рассказывал. Они растут не в колосьях, а вот так — в листьях.

Субудэй взял необычный трофей. Осторожно взрезал ножом плотную корку листьев. Недоверчиво понюхал.

— Похоже на пшеницу или рожь, — озадаченно пробормотал он. — Но это не то и не другое. И не овес, и не ячмень. Слишком крупное зерно. И выглядит иначе. И пахнет тоже.

Незнакомый запах неведомой травы был сильным и приятным.

— А люди? — не выдержав, в разговор все же вмешался Джебе. — В полях высокой травы были люди, Далаан? Кипчаки или иное племя?

Далаан покачал головой:

— Я никого не видел за Туманом, но, думаю, кто-то должен возделывать поля и сажать деревья. Для этого нужно много труда и умения.

— Кипчаки ничего не сажают и не возделывают, — задумчиво произнес Субудэй. — Они, как и мы, кочуют в степи и разводят скот. Или отбирают у оседлых народов то, что могут взять. Впрочем, и другие известные нам народы тоже не растят такого зерна и не торгуют им. Даже цзиньцы, земли которых всегда были полны невиданных диковинок.

Одноглазый монгол с любопытством рассматривал крупные желтые семена, плотно, как панцирные пластины, прилегавшие друг к другу.