Ей стало трудно дышать, сердце бешено отстукивало удары. Он смотрел на нее красивыми полузакрытыми глазами, и взгляд этот охватывал ее всю, с головы до ног. В данный момент она ощущала то, что уже чувствовала сегодня в конце ланча. Тогда она решительно игнорировала это ощущение. Сейчас игнорировать невозможно…

Четыре года назад этот мужчина исключил ее из сексуальной сферы, счел отталкивающей.

Сейчас он ее не исключал.

Его ленивый взгляд обволакивал. От него напряглись мышцы, сжимало горло, прерывалось дыхание.

Но Энн решила бороться, сидеть спокойно, не смотреть на него, постараться ровно дышать.

Удавалось это плохо. Самое ужасное, что он видел ее реакцию.

И улыбнулся.

Это была нехорошая улыбка. Внутреннее возбуждение, которое она не в силах была скрыть, отражалось на лице — а Никос продолжал изучать ее.

Он убрал руку с рукава пальто и провел пальцем по щеке Энн, медленно и еле прикасаясь. Ее бросило в жар.

— Вот что, мисс Тернер. Денег у нашей семьи для вас больше не будет. Не вздумайте пользоваться расположением моей матери. Не будет у вас каникул на Соспирисе. И никаких контактов с ребенком, которого вы продали за миллион фунтов, обеспечив себе хорошую жизнь на несколько лет. Вы меня поняли?

Энн прикусила губу. Принять приглашение миссис Теакис невозможно — просто невозможно. Мог бы и не говорить об этом. Она никогда не станет частью жизни Ари.

Сжав губы, она твердо сказала:

— Да, понимаю, мистер Теакис.

— Вот и хорошо, мисс Тернер.

Он попросил водителя остановиться, отдал ему деньги, велев довезти пассажирку. Взглянув на Энн, коротко бросил ей:

— Держитесь подальше от моей семьи.

И ушел, растворился в лондонской толпе. Второй раз за четыре года Никос Теакис уходил из ее жизни.

Энн вернулась в свою квартиру с сумкой продуктов. С бабушкой Ари она больше не общалась, лишь послала ей в отель открытку с благодарностью за приглашение на ланч и за доброту, которая позволила ей провести бесценное время с Ари.

Очень грустно, что у нее не будет возможности общаться с племянником, но у него счастливое детство с преданной, любящей его бабушкой и — приходится признать — любящим дядей, несмотря на его неприязненное отношение к матери и тете мальчика.

Неожиданно постучали, и Энн осторожно — никого не ждала — приоткрыла дверь.

Недостаточно осторожно. Как и четыре года назад, мимо нее сразу вошел в квартиру Никос Теакис.

— Поговорим, — сказал он оторопевшей Энн. — Мне кое-что от вас нужно.

— Что именно? — она недоверчиво смотрела на него.

Присутствие дорого и элегантно одетого человека, казалось, сделало комнату тесной, как и четыре года назад.

— Проведете месяц в Греции, на вилле моей матери на Соспирисе, — властно объявил человек, который совсем недавно велел ей держаться подальше от его семьи.

— Почему? — тупо спросила Энн, скрестив руки на груди.

Она была в джинсах и открытой майке, облегавших фигуру. Он окинул ее откровенно мужским взглядом, прошел и сел, не прося разрешения. Ей это не понравилось.

Но в Никосе Теакисе ей все не нравилось. И тем более — как он говорил с ней сейчас.

Он сердит. Это очевидно. Свой гнев сдерживает с трудом, что не помешало ему так оглядеть ее, что она покраснела.

И поймала себя на том, что тоже разглядывает его великолепную фигуру, красивое породистое лицо с черными, как ночь, глазами.

— Вы поедете на Соспирис, потому что мама настаивает на этом. А ее врач предупредил меня, что ее больному сердцу ни в коем случае не нужны огорчения. Ну, чего вы ждете? Собирайтесь.

Энн молча смотрела на него. Как и четыре года назад, он достал из кармана пиджака чековую книжку и ручку.

— Плата, мисс Тернер, за ваше очень дорогое и ценное время, — презрительно заметил он.

Она взяла протянутый листок, перед глазами запрыгали нули.

— Десять тысяч фунтов, мисс Тернер. Это я называю, высоко оплачиваемыми каникулами.

Энн медленно подняла на него глаза. Его взгляд был наполнен таким презрением, что захотелось, нет, просто требовалось изорвать этот чек в мелкие клочья и бросить в его холодное высокомерное лицо.

Но с другой стороны… было огромное желание побыть с племянником и вдруг возникшее понимание, что она держит в руках десять тысяч фунтов. Целое состояние — и она точно знает, как их потратить.

Точно так же, как потратила прежний чек от Никоса Теакиса.

Она улыбнулась нарочито сладкой улыбкой и таким же сладким голосом, понимая, насколько злит его, произнесла:

— Как это великодушно с вашей стороны. Я сейчас же начну собираться.

Скульптурный рот выговорил непонятное ей слово — по-гречески. Энн пожала плечами и отправилась складывать вещи.

В вертолете Энн, вытягивая шею, рассматривала сказочный остров Соспирис с виллой Теакисов. Красота захватывала дух. Покрытые диким виноградом белые стены, многочисленные террасы и веранды, бассейн, соперничающий синевой с Эгейским морем, и почти видимое благоуханное тепло после прохладной английской зимы.

Никос Теакис наблюдал за ней.

— Есть во что вцепиться, правда, мисс Тернер? — пробормотал он.

Энн проигнорировала его слова, так же как игнорировала его во время полета из Лондона на частном самолете Теакисов. Он отвечал ей тем же, глядя в свой ноутбук.

Никос Теакис абсолютно ясно продемонстрировал, что, будь его воля, Энн Тернер попала бы на остров Соспирис только через его труп.

Зато его мать искренне и горячо радовалась приезду Энн, а племянника появление неожиданно обретенной тети привело в бурный восторг.

Глаза Энн затуманились, когда она прижимала к себе ребенка. Как была бы счастлива за него Карла…

Но она не позволила себе раскисать. Прошлое ушло — его не вернуть. Есть настоящее и будущее. А будущее, единственное будущее — сын Карлы и Андреаса.

После прибытия на Соспирис Никос сразу занялся работой, чтобы унять свой гнев и злость. Сейчас он с показным равнодушием смотрел на входящую в гостиную Энн. Обычно собирались в гостиной на предобеденные напитки. Сегодня ему предстояло смотреть и терпеть, как эта нежеланная гостья, которую он всячески проклинал, втирается в его семью. И еще кое-что бесило его — даже больше, чем ее присутствие здесь.

То, что он реагирует на нее как на женщину.

Проклятье, почему она выглядит не так, как четыре года назад? Почему такая стройная, изящная, с такими дивными, откинутыми назад волосами, откуда это классическое лицо и совершенная фигура? Платье до колен из тонкого джерси цвета морской волны облегало гибкое тело, делая ее одновременно соблазнительной и отстраненно далекой. Почему ему так хочется запустить руки в эти шелковые роскошные волосы? И зачем размышлять о ее груди, о том, каково это — ласкать ее?