Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Завадский вновь «снисходит кивнуть»: «Знаю. Дальше!..»
Следующей впархивает Вера Марецкая. Ей достается вопрос: «Антиреволюционная сущность троцкизма».
Марецкая начинает: «Троцкизм… это…». И в ужасе заламывает руки: «Ах, это кошмар какой то, это ужас какой-то – этот троцкизм! Это так страшно! Не заставляйте меня об этом говорить, я не хочу, не хочу!»
Не дожидаясь истерики, ее отпускают с миром. До следующего года.
* * *
Николай Мордвинов рассказывал:
Спектакль «ТРАКТИРЩИЦА». Однажды на нем случилась такая история: когда Мирандолина, чтобы остановить дерущихся на шпагах Кавалера и Барона, должна выстрелить, выстрела не последовало. Тогда Вера Марецкая, играющая эту роль, закричала: «Я стреляю! Пу-у-у!».
* * *
В спектакле «Орфей спускается в ад» Вера Петровна Марецкая часто меняла костюмы. Однажды впопыхах она надела туфли разного цвета и выбежала на сцену. Партнёры на сцене начали хихикать, выразительно глядя ей на ноги. Вера Петровна посмотрела вниз и обмерла, но через секунду заявила с вызовом: «И что вы смеётесь, красный туфель под красную шляпку, белый под белую сумку».
* * *
Спектакль «Миллион за улыбку» в Моссовете, Марецкая говорила по тексту персонажу Цейца:
– Спой, спой, Женя!
Сергей Сергеевич отвечал тоже по тексту:
– Я не могу, у меня катар верхних дыхательных путей.
– Пой нижними, – неожиданно «выдала» Вера Петровна и ушла со сцены.
* * *
Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно: на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей: «Что это вы, Верочка, здесь все голые, а вы вон как…» «Ах, дорогая, – вздыхает Марецкая, – я загораю для моих зрителей! Они любят меня; я выйду на сцену – тысяча людей ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног… А кто увидит мое загорелое тело, – кроме мужа, человек пять-шесть? Стоит ли стараться?»
* * *
Чтобы получить «добро» на один из сценариев, режиссер Исаак Магитон как-то попросил Веру Петровну Марецкую написать на себя характеристику. Через минуту она вручила ему чистый лист бумаги, на котором сверху стояла надпись: «Характеристика», а внизу подпись: «Народная артистка СССР Вера Марецкая». «Остальное напишешь сам», – сказала Вера Петровна. «Я не стал ничего писать, – рассказывал потом Магитон. – Храню характеристику до сих пор. А когда на душе кошки скребут – перечитываю».
* * *
Вера Марецкая в спектакле «Рассвет над Москвой» играла вместе с Николаем Мордвиновым. По ходу пьесы у героев случалась размолвка, и героиня решала первой пойти на примирение. Заходила к нему обычно с такими словами:
«Мужик скучает, дай, думаю, зайду первая».
Что случилось с Верой Петровной, не знает никто, но она на одном из спектаклей оговорилась:
– Мужик скучает, дай, думаю, дам первая.
* * *
Раневская в семьдесят лет объявила, что вступает в партию.
«Зачем?» – поразились друзья.
«Надо! – твердо сказала Раневская. – Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка говорит обо мне на партбюро!»
* * *
Как то Раневскую спросили, почему у Марецкой все звания и награды, а у нее намного меньше. На что Раневская ответила:
– Дорогие мои! Чтобы получить все это, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!
* * *
В театре упразднили должность суфлёра. В спектакле «Правда – хорошо, а счастье лучше» у Раневской было много текста, и она очень боялась что-то забыть. Помощник режиссёра, стоя за кулисами с пьесой в руках, во время пауз, которые Фаина Григорьевна делала специально, ей подсказывала. Боясь, что Раневская что-то не расслышит, она каждый раз высовывалась так, что её голова была видна в зале. В одной из сцен, когда помреж чуть было совсем не вышла на сцену от усердия, Раневская её остановила: «Милочка, успокойтесь, этот текст я знаю».
Самое интересное, что зрители решили, что так и было задумано.
* * *
Раневская часто заходила в закулисный буфет и покупала конфеты или пирожные, или еще что-нибудь. Не для себя – с ее страшным диабетом ей ничего нельзя было есть, а для того, чтобы угостить кого-нибудь из друзей-актеров. Так однажды в буфете она подошла к Варваре Сошальской: «Вавочка, – пробасила она нежно, – позвольте подарить вам этот огурец!» «Фуфочка, – так звали Раневскую близкие, – Фуфочка, с восторгом приму!» (У Сошальской был такой же низкий, органного тембра голос.) «Только уж вы, пожалуйста, скажите к нему что-нибудь «со значением», как вы умеете!» «Вавочка, дорогая, – снова начала Раневская, – я, старая хулиганка, дарю вам огурец. Он большой и красивый. Хотите ешьте, хотите – живите с ним!»
* * *
Как-то у Раневской спросили напрямик, почему у Марецкой и премии, и «Гертруда», а у нее нету? «Голубчики мои, – вздохнула Раневская, – чтобы мне получить все, что есть у Марецкой, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!»
* * *
Раневская как-то сказала с грустью:
– Ну надо же! Я дожила до такого ужасного времени, когда исчезли домработницы. И знаете почему? Все домработницы ушли в актрисы.
* * *
В 60-е годы в Москве установили памятник Карлу Марксу.
– Фаина Георгиевна, вы видели памятник Марксу? – спросил кто то у Раневской.
– Вы имеете в виду этот холодильник с бородой, что поставили напротив Большого театра? – уточнила Раневская.
* * *
Кто-то из актеров звонит Раневской справиться о здоровье.
«Дорогой мой, – жалуется она, – такой кошмар! Голова болит, зубы ни к черту, сердце жмет, кашляю ужасно, печень, почки, желудок – все ноет! Суставы ломит, еле хожу… Слава Богу, что я не мужчина, а то была бы еще и предстательная железа!».
* * *
На радио записывали передачу с участием Раневской. Во время записи Фаина Георгиевна произнесла фразу со словом «феномЕн».
Запись остановили.
– В чём дело? – чуть заикаясь и пуча глаза, спросила Раневская.
Стараясь выправить ситуацию ведущая сказала:
– Знаете, Фаина Георгиевна, они тут говорят, что надо произносить не феномЕн, а фенОмен, такое современное ударение…
– А, хорошо, деточка, включайте.
Запись пошла и Раневская четко и уверенно произнесла:
– ФеномЕн, феномЕн, и еще раз феномЕн! А кому нужен фенОмен, пусть идёт в жопу!!
* * *
Фаина Раневская репетировала роль в постановке режиссёра Николая Охлопкова – актриса стояла на сцене, он сидел в зале за режиссёрским столиком:
– Фанечка, будьте добры, встаньте на два шага левее… – попросил Охлопков. И вдруг громко потребовал: «Выше! Выше, пожалуйста!»
Раневская встала на цыпочки…
– Мало! Ещё выше надо! – кричал Охлопков.
– Да куда выше? Я