шеи, Ене показалось, что её пальцы стали бесплотными и исчезли под сизой кожей, но спустя мгновение Морана вытянула наружу золотую нить. Ена задержала дыхание, воочию увидев Нить Жизни. Сжав губы в тонкую линию, Морана серпом перерезала её, и та потухла, исчезая.

– Ты их убиваешь? – ахнула Ена.

Морана одарила девушку вымученной улыбкой.

– Они уже мертвы, – напомнила она, кивнув на ближайшего обезображенного юношу.

Ена тяжело сглотнула. Живыми они точно не были, но нить…

– В живом теле их три, – словно прочитав её мысли, ответила Морана. – Если после смерти остаётся хоть одна, то покойники становятся упырями, духами или ещё какими тварями.

Серп в руке богини взметнулся в сторону запада. Ена прищурилась, не сразу заметив вдалеке две сгорбленные, одиночные фигуры. Двигались они странно, неестественно и неуклюже, один припал к земле что-то вынюхивая, а потом остервенело заработал руками, принявшись что-то копать. Ену замутило, когда эхом донёсся хруст ломающихся костей.

Ожившие мертвецы.

Ена помнила.

Стоял изок[6], кузнечики стрекотали. Всё началось тогда. Мертвецы перестали умирать. Привычный мир погрузился в хаос, и в итоге Ена оказалась здесь.

– Не бойся. Эти слишком далеко и нас не заметят, – успокоила Морана, когда серп в руке Ены задрожал. – Но проблема не в них.

– А в ком?

– В этих, – мрачно ответила богиня, взмахнув обеими руками.

Ена проследила за движением, оглядев поля. Тревога дрожью поползла по рукам, страх сковал лёгкие, не позволяя Ене вобрать воздуха.

Она поняла.

Проблема – все мертвецы вокруг.

Сотни, если не тысячи.

– Они… в-все м-могут встать?

– Могут, – кивнула Морана. – Поэтому приступай, дитя, у нас много работы. Находи нити и режь. Не думай, не сомневайся и не гадай. Просто режь.

Ена подчинилась.

Несмотря на наставления, сперва она боялась прикасаться к трупам, затем тряслась всем телом и бормотала молитвы богам, но тянула сохранившиеся нити. Рука дрожала, пока она резала первые.

Однако разобравшись с десятком мертвецов, Ена прекратила смотреть в лица.

После третьего десятка смолкли её молитвы.

После пятого рука перестала дрожать.

После первой сотни заныла поясница от необходимости наклоняться.

Замогильная тишина угнетала, дневной свет тускло пробивался сквозь посеревшие облака, стало немного теплее, силы возвращались в тело Ены, но голова опустела от вида такого количества покойников. Мужчины в дорогих доспехах и женщины в мужских нарядах. Кто был с мечом, кто с вилами. На поле лежали юноши и даже мальчики. Ена переступала через растерзанные тела стариков и юных девушек.

Увиденное больше не ужасало, её желудок успокоился. Ена перестала что-либо чувствовать, бездумно повторяя один и тот же набор действий: наклониться, нащупать нити, вытянуть, разрезать, подойти к следующему, и так по кругу.

Она старалась не думать, что произошло с её близкими. Погибли ли они? Лежат ли на таком же поле или встали мертвецами, как многие?

Девушка изредка замирала, чтобы размять ноющую поясницу. Останавливалась, чтобы запрокинуть голову и глотнуть воздуха ртом. Под дневным солнцем запах крови стал резче.

Ена то и дело поглядывала на Морану, которая работала без перерыва. Богиня не роптала, не ругалась и в целом почти не говорила. Морана упорно трудилась, пачкая руки в земле и крови. Сосредоточенный цепкий взгляд скользил среди мертвецов, выискивая тех, чьи нити нужно перерезать. Она явно не ощущала стоящей прохлады, одетая лишь в подпоясанный роскошный сарафан. Изысканный синий шёлк был густо расписан серебряной нитью. Но спустя долгие часы работы её наряд местами окрасился красными и бурыми кровавыми пятнами, рукава потемнели до локтей, но Морана не обращала внимания, работая без продыху, упрямее, чем любой виденный Еной слуга на княжеском дворе.

Богиня остановилась на закате, когда Ена рухнула на встреченный пень. Девушка тяжело дышала, ноги тряслись от усталости, пальцы едва сгибались и разгибались от холода. Она так вымоталась, что мысль посидеть в окружении мёртвых тел уже не казалась столь ужасающей. Страшили не они, а осознание, что пейзаж вокруг становится привычным.

– Прости, я… только немного… передохну, – пересохшими губами попросила Ена.

Мимолётное недоумение сменилось понимающей улыбкой. Морана хоть и продолжала стоять прямо, но, глядя на осунувшееся лицо богини, Ена не могла отделаться от мысли, что и ей знакома усталость. Может, просто она настигала богиню не так быстро, как это происходило со смертными.

Ена тихо вскрикнула, когда один из мертвецов схватил её за сапог. Он поднял проломленную голову, завыл, дёрнул так сильно, что девушка рухнула с пня. Не успела она закричать, как Морана появилась рядом. Богиня двигалась молниеносно, первый взмах оружия отрезал ожившему мертвецу руку, а второй – голову. Серп Мораны отсёк её с невообразимой лёгкостью, и Ена подавилась застрявшим в горле криком.

– Всё хорошо, дитя, не бойся. – Морана подала ей руку, и Ена вцепилась в неё трясущимися пальцами, торопливо встала, хоть ноги едва держали от накатившего испуга.

– Разве это возможно? К-как нам всех п-проверить? – потрясённо промямлила Ена, оглядывая окрашенный алым горизонт.

– Невозможно, все тела нам не проверить, но я и не собиралась, – подтвердила догадку Морана и посмотрела на стену леса, до которого осталось рукой подать.

– Мы куда-то направляемся? – поняла Ена, проследив за взглядом богини.

– Да, мы идём наказывать тех, с кого всё началось.

Глава 3. Прошлое

Ефта не дожила до одиннадцатого дня рождения Ены. Умерла в начале зимы, до последнего вздоха отказываясь признавать в повзрослевших сыновьях своих детей. У крады[7] пятнадцатилетний Зоран не плакал. Стоял прямо, пустым взглядом наблюдая за пожирающим тело княгини пламенем, которое шипело и трещало из-за обильно падающего снега, а белоснежный покров вокруг костра стремительно чернел от пепла.

Рука Зорана покоилась на плече тринадцатилетнего брата. Серо-зелёные глаза Рокеля хоть и блестели, но слёз и он не лил. И всё же сыновья были в трауре, как и их отец Яреш. Отношения с женой у него давно не ладились, все знали, что княгиня была нездорова, но, наблюдая за их молчаливым горем, Ена была уверена, что они любили Ефту и её кончина причиняла им боль.

Женщины княжьего двора с распущенными волосами стенали, рыдали и причитали. Ена же стояла в паре шагов от князя, прижимала руки к груди, склонив голову, чтобы распущенные в трауре волосы закрывали лицо.

Она не княжна, чтобы держаться с достоинством, но всё же не хотела привлекать чьего-либо внимания своим плачем. Закусив дрожащую губу, Ена прятала катящиеся слёзы и глотала всхлипы. Зимний холод сковывал застывшее в одной позе тело, мороз щипал влажные щёки, но Ена