Я лежала и мечтала. Мне было о чём мечтать – о замужестве, о будущей моей семье (это в 4-то года!)… Мы с Лариской, сидя на горшках, часто обращались к этой теме. «Мой муж пришёл домой пьяный, – важно и с придыханием говорила сестра, – я его очень ругала, тогда он меня побил, а потом стал целовать!» (Очевидно, это была картинка из жизни её матери и отца – дядя Лёша любил выпить.) Меня эта история очень волновала, особенно та её часть, где «начал целовать»… И ночами, вместо сна, я фантазировала историю своей будущей семьи, убрав фрагмент с «битьём»… Объектом моих фантазий и любви стал мальчик с нашего двора, Саша Кукушкин, четырёхлетний голубоглазый блондин. Почему он? Да потому что других рядом не было.

Да и Сашу-то я видела всего два раза, когда мы играли во дворе в «клады». Суть игры в том, что в земле рылась ямка, там из разноцветных стёкол, осколков битой посуды, конфетных фантиков, тряпичных лоскутков, ниток, пробок, бусинок и прочих «драгоценностей» выкладывался замысловатый узор, он накрывался бумагой или тканью и аккуратненько закапывался, а сверху закидывался землёй, травой – чтобы трудно было найти…

Ну и всё. Кто нашёл «клад» – молодец и счастливец! (Вряд ли поймут нашу радость и смысл игры сегодняшние дети, задаренные всякими «пазлами», конструкторами и «лего»)…

И ещё мы бегали, играя в «салочки»: «Салочка, дай колбаски! Я не ела с самой Пасхи…»

Вот и всё моё общение с мальчиком Сашей Кукушкиным. Но это не мешало мне мечтать ночами: он приходит с работы – я его жду. Накрыт стол. И мы садимся обедать – я, муж и много детей…

Куда потом делся Кукушкин из моих мечтаний и из моей жизни – не помню… А вот картинку счастливой семейной жизни я себе нарисовала именно тогда и именно такой: большой стол, за которым собралась большая и дружная семья… И всю жизнь я стремилась воплотить эту детскую мечту… Не очень получилось…

Однажды я лежала, как всегда в своих мечтах, глядя на коврик над моей кроватью. И постепенно узоры и полоски на нём оформились в огромного тигра, который готовится к прыжку. И вот, когда он с рёвом бросился на меня, я, с не меньшим рёвом, проснулась и с криком «Тигр! Тигр!!!» – бросилась к маме, которая крепко спала на своей кровати. Та спросонья ничего не поняла и переадресовала меня бабушке. Бабушка долго объясняла мне, что это сон, но видение моё было настолько реальным, что я доказывала бабушке обратное. Наконец, осознав бессмысленность ночных препирательств, бабушка укладывает меня рядом с собой, обнимает меня своей тяжёлой мягкой рукой и засыпает…

Бабушка – полная и горячая. Я слышу, как урчит и булькает у неё в животе. От бабушки пахнет, как часто пахнет от старых людей – кисловатым тестом. (Хотя сейчас я понимаю, что бабушка по сегодняшним меркам совсем не была старой – ей было чуть больше 50)… Мне жарко и неудобно. Но я успокаиваюсь. Выныриваю из-под бабушкиной руки и уже бесстрашно иду в свою постель, успевшую остыть, а потому – приятно прохладную…

Лариска была хоть и младше меня, но «опытнее». От неё я многое узнавала «о жизни». В каком-то смысле она была моим учителем… Однажды, когда мы сидели с ней на лавочке на стадионе «Пищевик», я, по своей привычке читать всё подряд, громко прочитала нацарапанное на скамейке: «Рита – п…!», причём с ударением на первом слоге. Лариска громко захохотала. Я обиделась: «А что ты смеешься?! Может, это фамилия такая?!.» Лариска просто упала со скамейки от хохота. Отсмеявшись, она преподала мне очередной «урок жизни», объяснив значение некоторых «фамилий»… Я была домашним растением, а Лариска ходила в детский сад…

Возвращаясь из детского сада, она летела прямиком к нам, но осторожная бабушка допрашивала её с пристрастием, нет ли в саду карантина?.. А так как Лариска и дома-то вела вполне самостоятельный образ жизни и к тому же была страшно любопытной, с ней иногда случались казусы…

Однажды она добывала себе на кухне что-нибудь поесть, и вдруг раздался душераздирающий крик, переходящий в страшный вой… Бабушка бросилась на кухню, при этом преграждая дорогу мне… Но я всё равно рванула на помощь… Открыв рот, держась за горло, Лариска дико орала: «А-аа! Больно!..» – «Ну-ка покажи горло!» – приказала бабушка. Горло оказалось огненно-красным, просто багровым… «Скарлатина!» – поставила диагноз испуганная бабушка, запихивая меня поглубже в комнату… Лариска выла под дверью…

Вызвали врача. И выяснилось, что ребёнок попробовал на вкус стручок жгучего перца. Но бабушкин «карантин» на всякий случай длился ещё несколько дней. Меня не выпускали даже на горшок в коридор. Лариска страдала и не знала, что придумать, чтобы к нам пробраться…

И однажды в дверь раздался прямо-таки грозный стук: «Татьяна Егеевна (так она трансформировала бабушкино отчество „Евгеньевна“)! Откройте, пожалуйста! Мне надо сказать вам что-то очень важное!» – строго и взволнованно кричала Лариска. Бабушка, не менее любопытная, потеряла бдительность и открыла… «Татьяна Егеевна! Сталин умер!..» – торжественно произнёс ребёнок… Немая сцена…

К тому времени со дня смерти Сталина прошло больше полугода…

Эта фраза стала у нас нарицательной – когда нужно было рассказать о сильно запоздавшем известии, говорили: «Татьяна Евгеньевна! Сталин умер…»

Когда мы уезжали к папе в Мурманск, или к родственникам в Ленинград, или на отдых в Сочи – да неважно куда! – Лариска обязательно готовилась к побегу из дома – ехать вместе с нами. Я ей помогала, тоже наивно полагая: а вдруг на этот раз получится!.. Мы подробно обдумывали совершенно утопический план действий: она незаметно (?!) сядет с нами в такси, в поезде (тоже незаметно!) залезет на багажную полку. Ну, а когда поезд тронется, будет уже поздно что-либо предпринимать, и она уедет с нами. На этом месте план обрывался… Лариска паковала маленький игрушечный чемоданчик – необходимые вещички, провизию. Но, когда приходило такси, наши родители раскрывали «план побега». И мы уезжали, оставив «за кормой» отчаянно ревущего от безутешного горя ребёнка…

Да, объясню, почему в географии передвижений нашей семьи возник Мурманск. После окончания академии папа работал в «Севморпути», в Министерстве морского флота, а потом его направили в Мурманск заместителем начальника Мурманского пароходства. И мы сначала ездили к нему погостить, а потом остались на севере на семь лет…

Когда мы вернулись в Москву, дядя Лёша с семьёй уже получил квартиру в новом районе, а в их двух комнатах поселились чужие люди. Но и мы недолго жили на Бутырской – отцу дали две комнаты на Суворовском бульваре (нынче опять Никитском) в Доме полярников. А вскоре дом на Бутырской улице снесли…

Мы с Лариской теперь жили далеко друг от друга, в разных районах. Виделись редко, чаще писали друг другу письма. Скучали друг о друге. Но началась взрослая жизнь. Я поступила в цирковое училище. Позже начала работать в цирке и сниматься в кино…

Лариска некоторое время встречалась с моим сокурсником по цирковому училищу Борей Селивановым. Почему они расстались, никогда не спрашивала, а они мне не рассказывали… Потом Лариса вышла замуж…

В последний раз я виделась с ней, когда она уже родила девочку. Я приехала к ней в гости на Нагорную улицу, где она тогда жила с мужем и маленькой дочкой. Мы долго сидели и разговаривали. Лариска говорила мне, как она счастлива в замужестве. Но чем дольше она об этом рассказывала, тем больше убеждалась я в том, что она выдаёт желаемое за действительность. Ей очень бы этого хотелось, но это было совсем не так. Не только Ларискины и так всегда печальные глаза выдавали её. Я почувствовала – в первый раз в нашей жизни, – что она со мной не откровенна, мучительно закрыта… К сожалению, интуиция меня не подвела…