Судя по всему, Дуров не имел отношения к разведывательной сети. Он был приятелем Гроссфогеля. Точнее, последний поддерживал деловые контакты с болгарином по фамилии Петров, который и познакомил его с Дуровым. Через несколько дней после вторжения немцев в Бельгию Гроссфогель поведал Дурову о своих коммерческих неприятностях. Филиал фирмы «У резинового короля» в Остенде разрушен немецкой бомбой, и он хотел бы знать, в каком состоянии остальные магазины. Дуров предлагает поехать и осмотреть их. Официально консул отправится в путь, чтобы узнать, какова судьба выходцев из Болгарии, находящихся в районе боевых действий. Странный человек, подвергающий себя смертельной опасности по пустому поводу…

В поездку отправились 19 мая, в самый разгар бельгийской кампании. Большой шеф, спаливший свой канадский паспорт, присутствует при седанском прорыве, затем наблюдает бой под Абвилем. Вместе с танками Фортнера он подъезжает к Дюнкерку, и на его глазах происходит сдача города. В кармане Большого шефа записная книжка, заполненная пометками. Особое внимание он уделяет передвижению подкреплений вермахта, роли, которую играют самолеты «Штука», тактике ведения танкового боя при штурме противотанковых сооружений противника. Когда трое приятелей завершат свою поездку, Большой шеф отправит в Москву донесение на восьмидесяти страницах о новой стратегии, разработанной и опробованной Гитлером: блицкриге.

Это донесение, как и все предыдущие, будет передано по назначению через советских дипломатов. Дипломатические чемоданы пока избавляют Треппера от необходимости использовать радиоканалы, но он предчувствует, что связь с Москвой в скором времени будет осуществляться только таким путем; именно потому в разгар боевых действий он и предпринял эту поездку: надо было забрать передатчик, спрятанный на одной из вилл в Кнокке-ле-Зут.

В тот самый момент, когда Молотов поздравляет Гитлера с «замечательным успехом вермахта», Большой шеф уже готовится к будущей войне Германии с Советским Союзом; по собственной инициативе он поворачивает свои батареи на сто восемьдесят градусов. Они будут теперь нацелены не на Англию, а на Германию.

После подписания перемирия с Францией немецкая армия обновляет свои ряды и удаляет старых офицеров из фронтовых частей. Сорокасемилетний Франц Фортнер вынужден расстаться со своими танками. Его переводят в абвер, и он получает назначение в Бельгию, в контрразведку. Главным противником, конечно же, считается «Интеллидженс сервис»; задача Фортнера — охранять тайну операции «Морской лев», так называется план высадки в Англии. Но летом 1940 года он получает странную телеграмму: из Берлина ему сообщают, что в Брюссель прибыла советская делегация из тридцати человек. Конечно, официально Россия — дружественная страна, но все же… Насторожившись, Фортнер не сводит с гостей своего бдительного ока. Он не замечает ничего подозрительного и после отъезда комиссии посылает в Берлин обнадеживающий отчет.

Через несколько недель в Бельгию приезжает новая группа визитеров. После тщательной проверки их снабдили пропусками, которые обычно выдавались с большой осторожностью, но эти люди не вызывают никаких опасений у абвера. Речь идет о дипломатах и старших офицерах из нейтральных, но прогермански настроенных государств: Венгрии, Болгарии, Испании, Румынии… Их хотят обольстить, продемонстрировать непобедимость вермахта и убедить присоединиться к лагерю победителя. Ошеломленную делегацию провозят по полям недавних сражений. Штабные офицеры, демонстрируя карты и фотографии, рассказывают о своих победах. Чтобы все было абсолютно ясно, каждому гостю вручают дополнительное досье. Среди присутствующих — скромный и незаметный, как и подобает приглашенному в последний момент, человек, который не отходит от болгарского консула ни на шаг: это Большой шеф.

Сентябрь 1965 года. Бельгийский художник Гийом Хоорикс, по прозвищу Билл, принимает меня в своей мастерской на улице Эмиля Золя в Париже. Это невысокий, очень худой человек с живыми черными глазами — на вид не старше пятидесяти лет. А ему шестьдесят шесть и за спиной застенки гестапо, затем концлагерь Маутхаузен.

«Спасаясь от немцев в 1940 году, я добрался до Тарба. Затем вернулся в Брюссель и пошел навестить жену. Видите ли, мы хотя и разошлись, но оставались по-прежнему добрыми друзьями; я часто заходил к ней. И вот однажды, придя к жене — это было перед войной, — я познакомился с уругвайцем, которого звали Карлос Аламо. Это был очень красивый и приятный парень, и я быстро понял, что этот человек — не обычный красавчик из породы танцоров танго, а нечто значительно большее. Два-три раза мы обедали вместе. Жена жила с Аламо. Они рассказали мне, что, спасаясь от немцев, какое-то время пробыли в Остенде. У Аламо был там магазин. Кажется, речь шла о торговле плащами.

Примерно в это же время я познакомился с неким Раухом из Чехословакии. Он был представителем одной бельгийской фирмы в этой стране, фирма занималась взрывчатыми веществами. Мы трое — Раух, Аламо и я— вместе проводили свободное время.

Довольно скоро Раух стал выяснять, каковы мои политические убеждения. Удостоверившись в моих антифашистских настроениях, он рассказал, что работает на «Интеллидженс сервис», и просил помочь ему. Я, разумеется, согласился. Раух объяснил мне, что добытые им разведданные в Лондон передает Аламо, у него есть передатчик. Я присутствовал при нескольких сеансах связи.

Дело в том, что я прекрасно говорю по-английски. Но язык, на котором говорили обитатели виллы, был далек от совершенства. Это обстоятельство встревожило меня, и я поделился своими сомнениями с Раухом. Он ответил: «Да это не англичане, а американцы. И нужно этому радоваться, потому что Америка — нейтральная страна и, работая с американцами, мы в большей безопасности».

Аламо действительно утверждал, что он американского происхождения и что его мать до сих пор живет в Нью-Йорке, но мне все это казалось неправдоподобным. Однажды, перед тем как распрощаться со мной, он сказал, что идет в уругвайское консульство. Я проследил за ним. Он действительно направился в сторону консульства, но поравнявшись с входной дверью, вдруг пересек улицу и удалился. Я понял, что он наверняка не американец, очевидно и не уругваец, так что ситуация становилась довольно загадочной. Самое главное, я не понимал, почему Раух рассказывает мне небылицы.

Разумеется, я передавал им все сведения, которые удавалось добыть. Зачастую это было не бог весть что, но я делал все что мог.

В то время — то есть осенью 1940 года — я довольно часто виделся со своим шурином, который занимался поставкой сухофруктов в Антверпен. Его предприятие было реквизировано вместе со всеми складами. Два- три раза в неделю он должен был доставлять грузовик сухофруктов на антверпенский аэродром, который, разумеется, был оккупирован частями люфтваффе. Однажды я попросил его доверить грузовик мне. Доставив груз, я пошел в столовую и затеял разговор с немцами. Я спросил у них: «А куда вы денете эти сухофрукты?» Мне ответили: «Это для Англии, — Как так? — Да, мы готовимся к вторжению. Когда оно начнется, наши пилоты будут почти все время находиться в воздухе и не смогут здесь обедать, им будут выдавать сухофрукты». Я передал этот разговор Рауху.