Анализируя происходящее, я пришла к выводу, что, скорее всего, врачам не хватало практики. В то время шла война в Чечне, из Грозного привозили людей с ранениями от взрывов и различными ожогами. Но это были взрослые солдаты, и задача перед хирургами стояла одна — сделать все быстро, спасти человеку жизнь, при этом не сильно заботясь о косметической стороне вопроса. Позже и московские врачи детской клинической больницы имени Г. Н. Сперанского высказали предположение о том, что хирургам, возможно, не хватило нужного опыта. По словам московских специалистов, к которым я попала позже, эти первые неудачные пересадки кожи привели к серьезным последствиям. Так или иначе, я благодарна врачам из Махачкалы, ведь я осталась жива и сохранила здоровье.

Маме смириться с трагедией не удавалось долгое время. Периодически у нее случались истерики, и я по сей день вспоминаю ее жуткие красные от горя и слез глаза. Постепенно, конечно, ей пришлось свыкнуться с мыслью, что лицо ее доченьки изуродовано ожогами, но под бинтами их не было видно.

Я хорошо помню один страшный момент. Тогда операция в очередной раз прошла неудачно, и меня вновь забрали в перевязочную. Никого из родственников никогда туда не пускали, но мама каким-то образом упросила врачей показать меня без бинтов. Ей открылась ужасная картина: на моем лице кожи местами не было совсем, вместо обеих щек зияли дыры, в которых даже были видны зубы! От шока мама потеряла сознание, и медсестрам пришлось оставить меня, чтобы оказать ей помощь. Мне было безумно страшно: моя мамочка рухнула на пол, и врачам долго не удавалось привести ее в сознание. Я лежала на кушетке и рыдала от страха за нее.

Наконец, на десятый раз у врачей вроде бы получилось справиться с поставленной задачей. Кожа прижилась, но между ее кусками образовались огромные страшные рубцы. Они натянули кожу до такой степени, что я не могла больше закрывать глаза — даже спала с открытыми.

Удивительно, но сама я не поняла тогда, что мои глаза не закрываются полностью. Позже, уже выписавшись из больницы, я случайно услышала, как это обсуждают мои обеспокоенные родители. Они волновались: если глаза все время открыты, значит, не отдыхают от света, и из-за этого может испортиться зрение. Помню свои замешательство и страх — я и понятия не имела, что сплю с открытыми глазами, но обсудить с родителями это не решилась, ведь пришлось бы признаться, что я подслушивала…

Не знаю, как описать то свое состояние. Я до того привыкла к врачебным «истязаниям», что уже не обращала внимания на новые трудности. Меня куда больше волновали, к примеру, постоянные уколы. Как и все дети, я боялась их до жути. Поскольку уговорить меня на укол становилось все сложнее, родителям пришлось упрашивать медсестру Разият делать мне их. Только ее я не боялась, так как она единственная ставила уколы совсем не больно. Эта добрая женщина согласилась и, хотя работала в реанимации, каждый раз специально приходила ко мне в палату.

У меня в блоге ежедневно кто-нибудь да спрашивает: «А что у вас с лицом?» Меня не обижают такие вопросы. Я точно знаю: сейчас мое лицо в идеальном состоянии — по сравнению с тем, что было девятнадцать лет назад.

В 1998 году мне исполнилось восемь лет. Я все еще лежала в больнице и мечтала вернуться домой. Придумывала тысячу и одну причину, почему родители должны поскорее забрать меня. Я страстно хотела покинуть эту палату, больше никогда не видеть ни докторов, ни обожженных детей, которых мне было безумно жаль. Что именно творилось со мной, я толком тогда не понимала! Зеркал в больнице не было, и я не видела себя. Я очень просила маму принести зеркало и даже взяла с нее обещание, что она подарит мне его на день рождения после выписки. Но выписали меня уже после дня рождения, 26 июня.

Накануне, после долгих лет тяжелых болезней, умер дедушка — папин отец. Поэтому, конечно, ни о каких праздниках и речи не шло. Помню, в каком нетерпении я возвращалась домой — мне побыстрее хотелось оказаться в родных стенах. По дороге мы наткнулись на пикет военных — под Махачкалой проходила какая-то забастовка. Но люди в форме, увидев на заднем сиденье машины перебинтованного ребенка, сжалились и пропустили нас, хотя огромное количество других машин осталось за кордоном. Родители, пытаясь меня приободрить, даже стали подшучивать, что я помогла им проехать. Я же была счастлива просто оттого, что, наконец, вырвалась из больницы! Кошмар последних месяцев остался позади, хотя навсегда въелся в сердце, укрепился в памяти. Все последующие операции, вместе взятые, не вызывали во мне такого страха и ужаса…

Ходить мне было еще нельзя — меня носил на руках папа. Дело в том, что, когда с ног берут кожу, там образуются новые кожные покровы, которые при малейшем движении трескаются, и кровь сразу течет ручьем. Поэтому ноги еще долго были перебинтованы. Оттого, что большую часть времени я лежала и практически не двигалась, у меня была постоянная слабость. Лица своего я пока так и не увидела, но с рук бинты уже сняли. На них остались явные следы ожогов, некоторые пальцы были склеены и с трудом шевелились.

В доме нас ждала огромная толпа родственников. Папа занес меня в комнату на руках, и я радостно смотрела на родных людей. Жизнь казалась прекрасной — ведь я дома, живая, и теперь все хорошо! Но в глазах родных я видела грусть, многие улыбались мне сквозь слезы.

Мама старалась не оставлять меня ни на минуту, всегда была рядом и тщательно следила за тем, чтобы я не посмотрелась в какую-нибудь отражающую поверхность. Все зеркала перед моим приездом спрятали.

Конечно, продолжаться бесконечно это не могло, все-таки у мамы — большая семья и много обязанностей. И вот однажды обстоятельства сложились так, что я осталась дома с тремя двоюродными сестрами, моими ровесницами. Я первым делом принялась просить, чтобы они дали мне зеркало. И они по простоте душевной, не задумываясь, принесли мне его.

Боже! Не передать словами весь тот ужас, который я испытала, увидев вместо своего красивого лица маску чудовища! Какое-то время я смотрела и не понимала, что это такое передо мной. Сначала я даже подумала, что сестры подшутили и вклеили в зеркало картинку с монстром. Я испытала глубокий шок. Когда до меня стало доходить, что я смотрю на свое собственное отражение, я в ужасе закричала: «Это кто?!» Меня накрыло волной истерики. С отвращением я отбросила зеркало, и оно разбилось на сотни осколков. Я рыдала, закрыв лицо руками, и не представляла, как буду жить с этим дальше.

По возвращении мама застала меня именно такой — бьющейся в истерике. Она моментально поняла, в чем дело, но успокоить меня было не так-то просто. На помощь ей прибежали родственники, все наперебой старались меня утешить. «Ты снова будешь красавицей!», «Лучшие врачи сделают тебе пластические операции!», «Это временно», — убеждали они. Кто-то даже напомнил о том, что некоторые девушки специально делают «пластику», дабы выглядеть лучше. «Ты станешь красивее, чем была!» — внушали утешители. Они уговаривали, шутили, смеялись, пытаясь и на моем лице вызвать улыбку. Наконец, им это удалось. Я успокоилась…