чуть застыл, Эйрих приложил к нему свою печать и вернул кувшин обратно к костру.

Ни готы, ни римляне, не практикуют такого, первым это не нужно, а вторые, видимо, полностью доверяют своим гонцам. Темучжин же всегда заверял собственные документы родовой тамгой,[7] а ещё, если послание убывало на слишком большое расстояние, запечатывал его вот таким нехитрым образом, дабы получатель был удостоверен в том, что послание не вскрывалось посторонними. За порчу тамги или вскрытие послания курьеру полагалась смертная казнь, что обеспечивало высочайшую надёжность такого рода переписки, ведь курьеры были лично заинтересованы в том, чтобы с посланием всё было в полном порядке.

Эйрих встал из-за стола и пошёл в направлении отдела личной почты.

Ему пришлось неплохо потратиться, выкупить из казны остготского народа пять десятков отличных скакунов, а также выделить два десятка воинов на организацию почтовой службы.

Когда-то давно, в прошлой жизни, он хотел сформировать общую систему почтовой службы, доступной не только ему, но и простым нойонам, а в перспективе и обычным степным богачам. Увы, не успел. Оставалась надежда, что такую почту сможет организовать Угэдей, долженствующий стать следующим ханом Всемонгольского государства.

«Если не даст себя зарезать или отравить», — посетила Эйриха мысль. — «Но он сметливый юноша, не должен умереть так глупо».

Где-то в груди Эйриха начала зарождаться грусть. Детей своих он больше никогда не увидит, дело его кануло в Лету, не узнать даже, чем всё закончилось — это тревожило его всю нынешнюю жизнь, но поделать ничего нельзя и ему остаётся только тревожиться понапрасну и скорбеть.

— Бревульф! — подошёл Эйрих к шатру почтальонов. — Прими эпистолу и доставь в Деревню.

— Слушаюсь, претор, — поклонился Бревульф.

— Отвечаешь за него головой, — пригрозил Эйрих. — Потеряешь или вскроешь — сурово накажу.

— Буду хранить пуще живота своего… — ответил почтальон.

— Поешь плотно, после чего сразу выезжай, — велел Эйрих. — Напомни мне правила, будь добр.

— Не останавливаться, — начал Бревульф. — Ночевать только в безлюдных местах. Не приближаться ни к кому, никому не позволять ко мне приближаться. Не заговаривать ни с кем, никому не отвечать. Как лошадь устала, останавливаться ненадолго, чтобы пересесть на другую. Вручать послание только тому, кому поручено и более никому, даже под страхом смерти.

— Правильно, — одобрительно кивнул Эйрих. — Пока что придётся ездить по чужой земле, но в будущем это изменится. Ступай.

Курьер вновь поклонился, принял эпистолу, поместил её в длинную деревянную торбу на поясе, после чего заспешил к очагу, от которого приятно пахло жареным мясом.

Эйрих тоже решил, что надо бы перекусить, поэтому пошёл к очагам, где уже сидели тысячники.

— Альвомир! — позвал он гиганта, слушающего что-то вещающего ему Саварика.

Гигант сидел рядом с горкой из сёдел. Он сосредоточенно вырезал какую-то фигурку из очередного сучка, подобранного по пути. Франк же вдохновенно рассказывал ему что-то, совершенно не заботясь о том, слушает ли его Альвомир.

— Да, деда? — поднял голову гигант.

— Пойдём, кушать пора! — с улыбкой позвал его Эйрих. — Саварик, ты тоже иди.

Сев на свободное место у костра, над которым один из воинов крутил тушу овцы, Эйрих дождался великана и франка.

— Держи, претор, — передали Эйриху сочное бедро.

Можно было поесть за столом, это организовать нетрудно, но в походе Эйрих предпочитал питаться по-походному, чтобы жир капал на землю, умиротворяя духов, чтобы запах костра придавал мясу ни с чем не сравнимый вкус…

Пожертвовав отрезанный от бараньего бедра кусочек мяса духам огня, Эйрих начал есть.

— Саварик, не сиди как чужой, — попросил он франка. — Воин, угости нашего союзника.

Франку была вручена вторая нога, а вот Альвомиру достались два ребра, которые он сразу же начал азартно грызть.

— Что думаешь о прошедшем сражении? — поинтересовался Эйрих, посмотрев на Саварика.

— До последнего думал, что побьют нас, — честно признался он. — Против комитатских легионов воевать тяжело. Но потом дым рассеялся, впереди стало некого рубить и всё закончилось. Ничего не видел и ничего не понял. Как ты победил, претор?

— Я сделал то, на что не способны многие полководцы не только варваров, но и римлян, — усмехнулся Эйрих. — Я подумал головой.

Естественно, сейчас что-то объяснять франку бесполезно, потому что большую часть он просто не поймёт, но ещё хуже будет, если поймёт неправильно. Когда настанет нужное время, Эйрих изберёт новых перспективных тысячников и начнёт учить их, как контролировать ход боя и применять различные хитрости.

— Но всё же? — спросил франк.

— Фланги, — произнёс Эйрих, прожевав мясо и вытерев жир с губ левым рукавом. — Сар хотел закончить всё пробоем нашего боевого порядка по центру, это могло сработать, не предвидь я подобное. Но тысячи Браны и Хродегера не вступили в бой, двигаясь далеко на флангах. Когда настал нужный момент, то есть разжигание дымовой травы, эти две тысячи, пока остальные сдерживают римлян, обогнули их построение и ударили в не защищённые никем фланги. Уловка простая, но сработала. Можно было бы, конечно, спланировать всё так, чтобы Брана и Хродегер ударили прямо в тыл, но я счёл это слишком сложным и опасным, потому что кавалерия комитатского легиона была в резерве.

— О, вот оно как… — под впечатлением Саварик даже перестал резать баранье бедро ножом. — Я бы никогда до такого не догадался.

— Если не научишься, так и проходишь сотником, — усмехнулся Эйрих. — Думай о подлых уловках на поле боя всё свободное время: пока седлаешь коня, пока ешь, пока справляешь нужду — тогда выйдет из тебя толк.

Остготы, преимущественно, прямые люди, подлости не любят и не прощают, потому к приёмам и уловкам Эйриха относятся настороженно и неодобрительно. К счастью, он уже «перерос» тот период, когда это могло на что-то повлиять, потому что его победы говорят за него. Никто из воинов, пребывая в трезвом уме и светлой памяти, не скажет, что вандалы были побеждены подло или что гунны проиграли как-то неправильно. Не одобрять они могут сколько угодно, но в своём войске он единовластный повелитель, поэтому никто напрямую лезть в его дела не будет и даже не сможет. Те, кто может влиять на него, Сенат и консулы, полностью удовлетворены его действиями, поэтому с их стороны он неприятностей не ждёт, а остальные могут сколько душе угодно роптать и переговариваться о «неправедности» побед Эйриха.

— Я буду думать, — твёрдым тоном пообещал франк. — Пусть это не очень правильно, наши вожди такого бы не одобрили, но если это дарует победы…

— Не только это, — вздохнул Эйрих. — Но об этом поговорим как-нибудь в другой раз.

Нужно дождаться, пока тяжелораненые оклемаются или умрут, а легкораненые смогут держать оружие, после чего начинать движение дальше на запад. Эйриху не хотелось иметь никаких