Заместитель министра обороны В. Ачалов, находившийся, все эти роковые 4 часа в кабинете В. Павлова, где заваривался "заговор-путч", давал такие показания на следствии: "Целый вечер 18 августа в кабинете... шел какой-то словесный базар, трудно было разобраться, кто и что здесь решает. Не видно было среди присутствующих государственных мужей...". Было даже кем-то сказано, что, может быть, и не надо ничего делать, а все оставить как есть до возвращения Горбачева. Но в этот момент решающее влияние на всех оказали слова В. Болдина, который сказал: "Кто здесь находится, все сожжены. Об этом я могу сказать точно, так как хорошо знаю президента. Мы теперь все повязаны...". Самый старший по положению, вице-президент Янаев, которого с величайшим трудом удалось затащить в Кремль, послав за ним пару офицеров, силой оторвавших его от хмельного застолья, жалобно заскулил, желая уползти с борцовского ковра: "Если товарищи сочтут целесообразным, я готов подать в отставку в любой момент". Но товарищи были не готовы к тому, чтобы разрешать дезертировать подельникам в последний момент.

После полуночи "заговорщики" стали разъезжаться по своим дачам и квартирам. Лишь хозяин кабинета В. Павлов до такой степени разволновался, накурился и передозировался кофе с виски, что около 4 часов утра потерял сознание и рухнул на диван в комнате отдыха. Офицер охраны и личный шофер доставили его на дачу в Архангельское, где врачи констатировали у него развитие гипертонического криза.

Несмотря на весь этот организационный и политический бедлам, заранее обрекавший на провал всякую попытку наведения порядка в стране, все-таки были подписаны основные документы. В них говорилось о создании ГКЧП, к которому переходила вся полнота власти, объявлялось о введении на срок до 6 месяцев чрезвычайного положения в СССР с 4 часов утра 19 августа 1991 г. Постановлением No 1 временно приостанавливалась деятельность политических партий и общественных движений, запрещалось проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок. Издание некоторых оппозиционных газет было приостановлено. Договорились, что 26 августа будет созван Верховный Совет СССР, который санкционирует задним числом принятые меры и одобрит документы. Велика мудрость, заложенная в народной пословице: "Коли первую пуговицу застегнешь неправильно, то все остальные пойдут наперекосяк". Только один член ГКЧП - маршал Д. Язов - счел себя серьезно связанным теми обязательствами, которые вытекали из договоренностей в Кремле. В 6 часов утра 19 августа он созвал заседание коллегии Министерства обороны, а минутами раньше отдал приказ о введении в Москву Таманской мотострелковой и Кантемировской танковой дивизий, благо они стоят в военных городках вблизи от столицы. Кроме того, в столицу выдвигалась 106-я дивизия воздушно-десантных войск, в обычное время дислоцирующаяся в районе г. Тулы. Военная машина завертелась.

Специфической особенностью Москвы со времен советской власти и до сих пор остается нахождение ее в ожерелье военных городков, где дислоцированы самые привилегированные боеспособные соединения, обладающие громадной огневой мощью. Здесь и Таманская мотострелковая дивизия, и Кантемировская танковая, и дивизия внутренних войск, и другие части. Рядом находится военная база Кубинка, где располагаются воздушно-десантные части, соединения боевой авиации и пр. Присутствие этих войск у самого порога Москвы свидетельствует о страхе властей перед возможным выступлением против них народа, о стремлении иметь под рукой военную силу, чтобы использовать ее в период острых столкновений в борьбе за власть. Эти соединения были использованы в 1953 г. (во время ареста Л. Берии и его подельников), в 1957 г. (в период борьбы с так называемой "антипартийной группировкой") и в 1991 г. во время описываемых событий.

Задачей любых истинных демократов России будет удаление этих соединений от Москвы и размещение их там, где того, требуют государственные интересы. В этом смысле Москва должна быть похожа на Парнас, Рим, Лондон или иную мирную столицу.

К середине дня 19 августа воинские части вошли в город. Всего в составе задействованных частей и соединений было более 300 танков, около 270 боевых машин пехоты, 150 бронетранспортеров и 430 автомобилей. Численность личного состава не превышала 4600 человек. Поднятые по тревоге и спешно переброшенные в Москву войска сразу же почувствовали отсутствие политического руководства, что выражалось в расплывчатости поставленных целей, в нерешительных, часто изменяющихся приказах. Формально надлежало взять под охрану Центральный телеграф, ТАСС, телецентр в Останкино, радиостанции, ТЭЦ, водонапорные станции, мосты и подъезды к ним. Но этот набор объектов свидетельствовал о механическом перенесении опыта прошлых революций. Армия вошла в город, не понимая, от кого надо защищать порученные ей объекты, - ведь им никто не угрожал. Во всем мире путчисты - разумеется, если это настоящие путчисты, действуют активно, наступательно. Они берут штурмом или уничтожают своих политических противников, их опорные пункты, их боевые силы и средства. В Москве ничего подобного не происходило. Войска вошли и встали. Дело доходило до курьезов: в 13.50 к Белому дому, где находилось российское руководство во главе с Ельциным, подошел один батальон 106-й дивизии ВДВ, с которым прибыл генерал А. Лебедь. Он развернул танки кормой к зданию, а стволы орудий мрачно смотрели в пространство в сторону неизвестного противника. А. Лебедь вроде бы выполнял приказ об охране государственных учреждений, а окружающие воспринимали эти танки, как перешедшие на сторону противников ГКЧП. Нельзя не улыбаться, читая воспоминания свидетелей опереточных, с трагическим отсветом событий тех дней. Войска двигались по улицам в сопровождении автомашин ГАИ, как будто речь шла о разведении парадных расчетов. Б. Ельцин, ехавший в то утро из государственной дачи в Архангельском в Белый дом на Краснопресненской набережной на своем автомобиле с "мигалкой" в сопровождении охраны, обгонял боевые машины, которые с готовностью уступали ему дорогу. У него время от времени сжималось от страха сердце, что вот-вот он будет арестован, а офицеры только брали под козырек и ели глазами мчавшееся мимо начальство. Москвичи вообще умирали от удивления, глядя, как танки, БМП и БТРы покорно останавливались перед красными сигналами светофоров, пропуская потоки обычного городского транспорта. Все это походило на какой-то театр абсурда.

Не менее поразительным было полное отключение средств массовой информации от политических событий. В руках ГКЧП были Останкинский телецентр, основные радиостанции, но они молчали. На всех каналах лилась классическая музыка или показывали ставший эталоном бездеятельности балет "Лебединое озеро". Историкам современности и политологам не известны другие случаи аналогичной бездеятельности в моменты, когда, казалось бы, шла борьба за власть, за судьбу страны. Более того, когда у Б. Ельцина и его сторонников прошел первый шок ошеломленности и они стали быстро запускать в действие имевшийся в их распоряжении пропагандистский аппарат, выяснилось, что ГКЧП (в состав которого входил глава КГБ) не знал адресов редакций и передатчиков радиостанций. Допустить, что, например, В. Крючков профессионально не знал, что надо делать, невозможно, потому что КГБ достаточно плотно контактировал с Министерством внутренних дел Польши в период подготовки и введения в этой стране чрезвычайного положения в декабре 1981 г. и тщательно изучал все этапы проведения в жизнь комплекса мероприятий. Есть все основания полагать, что внутриполитическая обстановка в Польше в то время была куда более сложной и опасной, чем в августе 1991 г. в СССР, и все же там введение чрезвычайного положения было проведено в жизнь безупречно и с большим эффектом.