litbaza книги онлайнИсторическая прозаАндрей Первозванный - Александр Грищенко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 131
Перейти на страницу:

Фоменко поморщился.

— О да, весьма странные персонажи эти оригенисты, — продолжал отец Ампелий. — Но всё, что мы о них знаем, известно только от Епифания, который мог и сгущать краски, чтобы бросить как можно более густую тень на ненавистного ему Оригена. Оригенисты пользовались и каноническими книгами Ветхого и Нового Завета, и некоторыми апокрифами, среди которых Епифаний называет только «Деяния Андрея». И многие латинские авторы четвёртого-пятого веков осуждали «Деяния» корпуса Левкия Харина как манихейское произведение, например Филастрий Брешианский в «Перечне ересей», Блаженный Августин в трактате «Против Феликса-манихея» или Еводий Узальский в сочинении «О вере против манихеев». С манихеями тут вообще большая проблема: с одной стороны, к ним относили почти всех еретиков, с другой — некоторые следы «Деяний Андрея», точнее, одна примечательная сюжетная деталь обнаружена мною в папирусных отрывках на коптском языке из «Манихейской псалтыри» третьего века. Одним из последних, кто в середине девятого века держал в руках собрание Левкия, был святитель Фотий, патриарх Константинопольский…

— А кто оказался совсем последним?

— Ну и вопросец вы мне задали… Кто же знает! Я подозреваю, что с каким-то списком «Деяний» был знаком византийский ритор начала десятого века Никита Давид Пафлагон и даже использовал их в своих вычурных творениях об апостоле Андрее… Интэ-рэсный чудак был этот Никита… — И вдруг в том, как выговорил эти слова отец Ампелий, почудилось Грише что-то странно знакомое.

— Так что же Фотий?

— А Фотий в сто четырнадцатой главе своей «Библиотеки» подверг «Деяния» корпуса Левкия совершенно уничтожающей критике. «Стиль книги, — пишет он, — совершенно неровный и коверканный; слова и обороты в ней иногда и свободны от небрежности, но большей частью грубы и банальны; здесь нет и следа лёгкости и непосредственной выразительности, а также того соответствующего природного изящества, которым отмечен язык Евангелий и Апостола. Текст полон нелепостей, несообразностей и противоречий. Автор утверждает, что иудейский бог, которого он называет злым и чьим служителем был Симон Волхв, — это один бог, а Христос, Которого он называет благим, — другой. Смешивая и путая всё, что можно, он зовёт Его и Отцом, и Сыном. Там же говорится, что Он никогда не был человеком во плоти, но только казался им; что Он являлся в разное время в разном обличье Своим ученикам — юношей, старцем, мальчиком, и снова старцем, и снова мальчиком, то высоким, то низкорослым, то настолько огромным, что Его голова почти достигала неба. Автор также выдумывает множество пустых и глупых небылиц о Кресте, говоря, что распят был не Христос, а кто-то вместо Него, и что поэтому Он смеялся над распинающими. Здесь отвергаются законные браки, а всякое деторождение объявлено злом и плодом зла… Кроме того, здесь рассказываются ужасные истории о глупых и несерьёзных случаях воскресения мёртвых людей, быков и прочего скота». Свой обзор Фотий заканчивает суровым приговором всему собранию Левкия: «Книга состоит из мириад ребяческих, неправдоподобных, непродуманных, лживых, глупых, противоречивых, нечестивых и безбожных утверждений, так что не будет ошибкой назвать её источником и матерью всех ересей». Последнее обвинение выглядит преувеличенным, не правда ли? Неужели одна-единственная книга может породить сразу все ереси? Это прямо как ваши бабки, которые на исповеди говорят, что грешны всеми грехами.

— А есть ли какое-нибудь разумное объяснение столь яростному обличительному пафосу Фотия, кроме того, что книга действительно ужасна? — поинтересовался Фоменко.

— Конечно. То есть мы можем лишь догадываться. Всё дело, как водится, в политике. Фотию, похоже, не нравилось, что в «Деяниях Андрея» ничего не говорилось о том, что Андрей Первозванный поставил первого епископа Византия — будущего Константинополя, а для Фотия это уже значило вот что: не только первый Рим, но и второй мог похвалиться апостольским преемством. В период особенно острого конфликта между папским и патриаршим престолами предание об Андрее Первозванном должно было служить Фотию мощным идеологическим оружием. Именно в девятом веке появляются новые, уже хорошо до нас дошедшие, версии жития апостола, а неудобные «Деяния», несомненно, куда более древние, предаются забвению. Возможно, их византийские рукописи сознательно уничтожались, по крайней мере не переписывались. Только вряд ли Фотий уничтожил тот экземпляр, который был в его распоряжении. Он, конечно, сохранился в Патриаршей библиотеке, и не исключено, что пережил нашествие крестоносцев, а затем… Затем одна надежда — что он сохранился в том книжном собрании, что вывез в Рим в 1462 году Фома Палеолог, брат последнего византийского императора. Кстати, прихватив с собой из Патр честную главу и некий крест, якобы апостола Андрея. Вроде бы в приданое его дочери Софьи вошли эти книги и оказались потом с нею в Москве, а если ещё и библиотека Ивана Грозного чудом уцелела…

— И опять вы к этой библиотеке!.. — начал было возмущаться Фоменко, но отец Ампелий его одёрнул:

— Ладно-ладно, Григорий. На Государственную рукописную библиотеку — или как там вы её сейчас зовёте? — у меня надежд куда больше. Пойдёмте в дом, на трапезу, там нас уже заждались.

Учёная беседа продолжилась и за обедом. Отец Ампелий вступил в спор с настоятелем, доказывавшим первичность Евангелия от Матфея по отношению к Евангелию от Марка, но не долго упорствовал. Кроме того, московские отцы расспрашивали афонского о жизни в Симонопетрском монастыре, где тот подвизался. Оказалось, что ежедневное, кроме праздников, занятие наукой было включено в монашеское правило отца Ампелия, который оказался знаком со всем цветом западной библеистики, патрологии, литургики, агиографии, лингвистики и археологии. Таких необычных гостей в N-ckom приходе, пожалуй, ещё не бывало.

4. «С ПРИЧАЛА РЫБАЧИЛ АПОСТОЛ АНДРЕЙ…»

Сразу после трапезы Григорию поручили довезти отца Андрея до метро, остальным же можно было продолжать общение с афонским гостем. На прощание он сказал Григорию, чтобы тот обратил пристальное внимание на все противоречивые и странные места в житиях апостола Андрея, особенно в славянской традиции, и что он, отец Ампелий, пока в Москве, с ним ещё непременно свяжется и сообщит нечто чрезвычайно важное.

Когда же тронулись в путь, отец Андрей осенил крестным знамением убегающую под колёса автомобиля дорогу и первым делом заговорил об отце Ампелии:

— Мне, конечно, очень лестно, что пришлось пообщаться с таким маститым учёным, как этот ваш афонский старец, только не показалось ли тебе, Гриша, что он надо мной всё время как бы подтрунивал?

— Ничуть, отче. Твоя проповедь ему очень даже пришлась по вкусу, в особенности начало.

— Будь он грек, то всё с ним было бы понятно: себе на уме — как оно и положено греку. А ведь он не пойми откуда на Афоне взялся, из какой страны туда прибыл — не говорит. Какой хоть фамилией он свои статьи подписывает?

— Не фамилией, а монашеским прозвищем — Ампелий Симонопетрйт. Фамилии его, кажется, никто не знает. Но просто кладезь премудрости — такой, что и все чудачества ему простить можно. Пару лет назад он мне очень помог в поиске греческого оригинала одного апокрифа, который к тому моменту был известен только по-славянски. Точнее, не греческого даже, а коптского: он читает, пожалуй, на всех языках, новых и древних.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 131
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?