Следующие несколько дней прошли в каком-то кошмарном бреду. Я не выходила на улицу и почти не вставала с постели. Павел звонил один раз. Сказал, что вернется скоро.

Особенно тяжело было ночью. Стоило мне закрыть глаза, как перед моим мысленным взором всплывали кровавые ошметки, и огненное чудовище возвращалось, раззевая клыкастую пасть.

Боясь сойти с ума, я решила не спать по ночам. Не хватало еще, чтобы у меня начались видения! Но такое вынужденное бодрствование не очень-то помогло. Как бы я ни пыталась отвлечься – взять книжку, включить телевизор, – тут же находилось нечто, что болезненным уколом напоминало мне о том, что случилось. Я обнаружила, что не только фильмы, в которых есть дети, но и любые семейно-любовные картины с хэппи-эндом в конце повергают меня в глубочайшую тоску.

На третий день поднялась температура. К вечеру градусник уже показывал тридцать девять и пять. Голова кружилась, тело обмякло, руки и ноги стали ватными, а в мозгу не осталось ни одной мысли. Я вызвала «неотложку». Хмурый врач быстренько осмотрел меня, вколол какой-то укол и предложил лечь в больницу. Я отказалась. «Если умру, так хоть дома», – мелькнуло в голове. Настаивать врач не стал. После его ухода я легла в постель и очнулась только на следующий день. От звонка. Я вынырнула из забытья, как из темного озера невероятной глубины. Так, наверно, чувствует себя Лохнесское чудовище, поднимаясь на поверхность. Но тут телефон перестал звонить, трубку кто-то поднял, я прислушалась. Мужской голос. В ушах еще звенело. Паша!…

Держась за стены, я выползла на кухню. Муж уже закончил разговор и сидел за столом, с аппетитом поедая кусок готовой пиццы. На столе – бутылка вина. От запаха еды меня затошнило.

– О, привет! А вот и я! Не стал тебя будить… Будешь? – он вопросительно уставился на меня.

– Паш… ты… – я не выдержала и зарыдала.

– Ну-ну, Тань, ну не надо, – он отставил бокал, вытер рот салфеткой, осторожно взял меня за талию и повел обратно в комнату, уложил в постель.

– Тань, пойми меня правильно, – начал он, – ребенок сейчас – это такие хлопоты… Я сейчас как раз занимаюсь продажей этой квартиры…

Меня вновь пробило на рыдания.

– Ничего, Тань, забудешь ты эту квартиру…

– Паша, я только недавно вернулась из больницы, у меня… был выкидыш… – я едва выдавила из себя эти слова.

Мир должен был обрушиться на нас в эту же секунду.

– Таня, повтори, что ты сказала, это – правда? – никакого разочарования, только искренний интерес.

Видимо, на моем лице он прочитал выражение ужаса, потому что смутился.

– Прости, – спохватился он, – я хотел спросить: с тобой все в порядке? Угрозы здоровью нет?

Я отвернулась к стенке и закрыла глаза: никого не хочу видеть. Павел поднялся с кровати и ушел на кухню.

Несколько дней я пролежала в постели, Паша иногда заглядывал ко мне, спрашивал, буду ли я есть. Постепенно я стала свободно передвигаться по квартире, потом время от времени гулять во дворе дома. На работу решила не выходить – из больницы у меня была справка, согласно которой я без зазрения совести могла пропустить еще неделю.

Сегодня я иду на осмотр. Утро как утро, ничего особенного. Мы в молчании съедаем завтрак, я кое-как убираю со стола. Недовольный взгляд мужа перемещается за мной по кухне, сверлит раздражением.

– Тань, старушка, легла бы ты снова в больницу, обследовали бы тебя, что ли… – хмуро кидает он. – А то как бледная немощь.

Я испуганно вскидываюсь на него.

– Паш, меня уже вылечили, я здоро… я уже почти совсем здорова, Пашенька…

– Давай-давай-давай, нечего! Ты должна настоять на том, чтобы тебя госпитализировали! – убеждает Паша. – На сколько тебе назначено?

– На десять тридцать, – упавшим голосом говорю я.

– Вот и хорошо, позвони мне из больницы, если чего понадобится, я привезу. Ну хватит смотреть на меня круглыми глазами, а, Тань? Это же твое здоровье как-никак…

В консультации врачиха, отводя глаза, говорит, что все у меня в порядке (да уж, полный порядок!), осложнений нет. Мне рекомендуют полный покой, положительные впечатления и – чтобы никаких потрясений! Я освобождаюсь на удивление быстро и, окрыленная, спешу домой.

Я медленно возвращаюсь домой, открываю массивную дверь с латунным номером и вхожу в просторную прихожую родной квартиры. В квартире кто-то есть. Чужые, непривычные звуки и запахи. Я, конечно, задумавшись, могу рядом с собой и слона не заметить, Павел вечно потешается над моей рассеянностью, но в том, к чему я привыкла, в том, что мне хорошо знакомо, я всегда замечу малейшие изменения. Даже в таком плачевном состоянии, как сейчас. Темный коридор пропах духами, напоминающими арбуз, – от этого запаха в метро или маршрутке мне всегда хочется чихать. Кто-то находится в ближайшей комнате, в нашей спальне, и я не раздумывая распахиваю дверь.

Увиденное меня даже не удивляет. Голые ягодицы моего мужа мерно поднимаются и опускаются, мощное, такое знакомое тело полностью закрывает собой кого-то, слышатся только хрипловатые стоны. Мной овладевает холодное спокойствие, я тихонько притворяю дверь, прохожу в ванную, наливаю в эмалированный таз ледяной воды, возвращаюсь в комнату и выплескиваю его на любовников. Грубый мат и визг, признаюсь, даже на мгновение доставляют мне удовольствие.

– Ты что, с ума сошла! – Павел орет, орет как бешеный.

Он вскакивает с кровати и выглядит при этом довольно-таки нелепо, одновременно пытаясь дотянуться до джинсов и прикрыться простыней, которую вырывает из рук своей подруги. Простыня в неравном поединке достается ему, как и джинсы, и теперь он не знает, что делать с двумя этими предметами одновременно. Девица впадает в легкий ступор. Она прижала коленки к груди и неподвижно сидит, переводя испуганный взгляд с меня на Павла.

– Убирайтесь отсюда немедленно! Оба! – Я говорю тихо, почти не разжимая губ.

– Да-да, мы сейчас уйдем, только бы одеться… – блондиночка, похожая сейчас на растрепанную курицу, умоляюще глядит на меня.

– Ничего, на лестнице оденетесь, – я подхожу к стоящему рядом с кроватью креслу, хватаю в охапку вещи и вышвыриваю на лестничную площадку. Вслед за ажурными черными колготками, кружевными трусиками того же цвета, замшевой юбкой и свитером туда вылетает явно дорогое короткое бежевое пальто. Довершает живописный беспорядок на лестничной площадке тонкий огненно– алый шарф.

Все, с меня хватит. Я захлопываю дверь. Мне вдруг показался нелепым несвойственный для меня всплеск энергии. Господи, как же все-таки я устала! Я падаю в постель и тут же выключаюсь. «Никаких потрясений…»

Утром следующего дня меня разбудил телефонный звонок (я могу не держать в своем доме будильник, мне каждое утро кто-то звонит, так что проспать просто нереально). Невероятным усилием воли заставила себя взять трубку и сказать «алло». Звонили из школы.