— Что с вами, командир? — Над ним склонилось небритое лицо командира торпедной части Карлевитца. В нос ударил запах нашатыря, губы почувствовали резину загубника дыхательного аппарата.

— Все нормально. — Ройтер отстранил руку корабельного медика.

— Вы что-то видели? — нервно спросил Леопольд Майер — когда-то в прошлой жизни он экспериментировал со сверхспособностями личного состава в рамках проектов Анненербе, и Ройтер делал определенные успехи. Майер лучше других знал, что это может быть. — Если вы видели хоть что-то — это шанс…

Ройтер кивнул.

— Да, господа! Я видел кое-что. Мы не умрем, по крайней мере некоторые из нас доберутся до берега и на старости лет будут еще баб снимать и носить дорогие часы.

Этот «сон» воодушевил команду. Все знали, что командир иногда способен видеть будущее, и если бы не это его свойство, неизвестно, дожили бы все они до этой минуты или пошли на корм рыбам еще в Гибралтаре или в Северном море, атакуя американский вспомогательный авианосец.

Наладить освещение кое-где удалось. Хуже было то, что не хотели оживать электромоторы, и чертова трубка хрустела все сильнее и чаще.

— Что, если попробовать запустить дизеля?

— Можем, командир, но у нас не хватит воздуха. Надуть-то систерны выхлопом получится, это как залитый шноркель,[8]мы уничтожим последний воздух, но что дальше? Над нами лед…

Но выбора нет. Приходится решиться на всплытие и дальше идти на дизелях… Главное — уйти из этого проклятого места.

Оставалась призрачная надежда, что лед покрошило взрывом, но зенитный перископ не давал утешительных результатов. Над ними колыхалось серо-черное мутное месиво, и никаких особых причин рассчитывать на скорое изменение обстановки не было. Лодка не покоилась на грунте. Она зависла в толще холодных вод моря Уэддла. Где-то поблизости, если они, конечно, живы, две «девятки». И передать приказ на всплытие им никак нельзя.

* * *

По пыльному горному серпантину, повторяя подвеской все неровности, и завывая на перегазовках, неизбежных на перевале, двигалась черная «эмка». Тусклое февральское солнце Пицунды посверкивало на хромированных деталях. У ворот красивого, еще дореволюционного особняка, обнесенного высоким беленым забором, машина притормозила, ожидая необходимых формальностей, которые, впрочем, длились совсем недолго. Охрана хорошо знала этот автомобиль. Он принадлежал республиканскому уполномоченному Автандилу Гогия. В нем находились сам подполковник НКВД Гогия и капитан Степанов. Последний был в штатском, причем в изрядно потрепанном штатском.

— Сэйчас все расскажэшь Са-ма-му, — почти торжественно произнес Гогия.

Степанов кивнул. Они громко протопали по мраморной лестнице, особенно Гогия своими щегольскими надраенными до зеркального блеска сапогами с новенькими подковками. На анфиладе и на паркете в доме лежали ковры, и звук шагов был не так слышен, как на мраморе.

В полутемном зале, зашторенном плотными бархатными портьерами и украшенном картинами, изображающими жанровые сцены из жизни советской Грузии, ликующих трудящихся, встречающих вождя, радостных виноградарей, прихлопывающих в такт народному танцу, школьников, держащих в руках глобус и модель планера, за не обильным, но со вкусом сервированным столиком сидел лысоватый человек в пенсне. Он был напряжен. Ему должны были сообщить нечто очень важное. И сейчас два человека шли по коврам в эту полутемную залу. Звук их шагов приближался.

Задание, которое получил Степанов, было несколько необычным. Ему было приказано разыскать и составить как можно более полный список родственников товарища Сталина, находящихся в Грузии. Враги, а после победы над фашизмом их стало только больше, не дремлют! И классовая борьба будет дальше только обостряться. В этой борьбе враги не погнушаются ничем и могут, скажем, захватить родственников товарища Сталина в заложники и шантажировать вождя. Так что чекисты должны упредить потенциальных мерзавцев. Врагам так и не удалось во время войны ничего добиться от товарища Сталина, манипулируя Яковом, попавшим в плен, не удалось похищение Василия, но враги не дремлют! И прячутся еще по горам фашистские прихвостни и недобитки!

Зампред Совмина должен знать раньше Абакумова, где и какие опасности таятся для вождя. Зампред Совмина должен быть чуть проворнее своих подчиненных, чуть умнее, чуть дальновиднее. У каждого грузина количество близких исчисляется сотнями — это братья, сестры, двоюродные, троюродные, родственники жен, кунаки, соседи, друзья родственников… Но миссия Степанова выявила невероятную для уроженца Кахетии скудость родственных связей. Ни там, ни в Имерети, ни в Восточной, ни в Западной Грузии у товарища Сталина родственников нет, нет также никаких достоверных сведений о том, что он вообще когда-либо там проживал, его родителях, соседях родителей, гимназических друзьях… За исключением, пожалуй, Тер-Петросяна. Но пламенный Камо давно закончил свой земной путь и перекочевал в фольклор. Жизнь революционера полна легенд. Одни слагают соратники, чтобы поднять собственный боевой дух, другие возникают из полицейских протоколов и различных конспиративных «прикрытий» (без них в этом деле — никуда!), третьи рассказывает он сам, чтобы потешить тщеславие. Политики, а тем более революционеры — очень тщеславны. Наконец, наступает момент, когда агитпроповец сочиняет ему биографию заново. «Родился тогда-то в семье рабочего…» И ведь никто не напишет — «Родился в семье мелкого торговца…», или «землевладельца-арендодателя», или «сын проститутки». Обязательно «родился в семье рабочего», ну, в крайнем случае, крестьянина — и никаких других вариантов.

Это, конечно же, очень хорошо, чем меньше родственников у пламенного революционера, коммуниста, тем лучше. Тем меньше шансов воздействовать на него врагам.

Недолгий доклад Степанова произвел самое благоприятное впечатление на сидящего за столом человека в пенсне. Он встал, подошел к капитану, пожал ему руку. Пожал руку и Гогии. После того, как каблуки подполковника протопали в обратном направлении, человек в пенсне повернулся в сторону угла, который был темнее всех остальных.

— Ты слышал, Вячэслав! — с легким менгрельским акцентом сказал он в угол. В углу зашевелилась темная фигура. — Ты слышал? Я был прав! — и дальше невольно копируя вождя, только без трубки, произнес с интонацией присущей ему — Сталин нэ грузин!

Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами.

Плиний Младший

(Берлин. Январь 1950 г.)

На пустырь перед Обсерваторией Архенхольд тяжело вырулил потрепанный «Хорьх».