Любое резкое движение — и хоть сам ныряй.

Следом.

— Привет, — говорю. — Узнаешь меня?

А сам силюсь вспомнить, где же я это создание видел.

А, точно…

В клубах, когда парни работали.

В первой линии визжащих перед сценой.

Каждый концерт.

Повернула голову, посмотрела.

— Узнаю, — отвечает. — Ты Дима, его друг. Я тебя просила прийти.

— Вот, — говорю, — я и пришел. Только «друг» — это громко сказано. Хороший приятель. Близкий. А друзья у него — стихи да гитара…

— А жена? — спрашивает.

Я только плечами пожал.

— А пёс, — говорю, — его знает, друг она ему или не друг. Печальница, страдалица, нянька — это да. А друг ли — тут и не поймешь…

Помолчали.

— Как ты думаешь, — спрашивает, — он может меня полюбить?

— Не знаю, — жму плечами. — Все в этом мире бывает. Может и такое случиться. Наверное. Маловероятно, конечно. Но может. Ага. Только тебе-то это зачем?! У тебя и так есть его песни и стихи, они — лучшее, что у него в этой дурацкой жизни имеется. А вот на фиг в нагрузку к этой красоте вечно обдолбанный алкаш с дурным и злобным характером — тебе самой решать. Но попробовать, конечно, можно. Хоть шанс и невелик…

— Ты правда так думаешь? — спрашивает.

— А мне-то зачем тебе врать?! — удивляюсь. — У него в койке место и куда более страшным особям находилось. Только суета это все…

Помолчали.

— У тебя выпить что-нибудь есть? — спрашивает.

— Есть, — говорю. — Коньяк. У старшего по твоему спасению выпросил. Правда, предупреждаю честно, коньяк — говно. Но лучше, чем совсем ничего. Это уж, извини, — по-любому…

— Дай, — просит.

— Ага, — фыркаю. — Ща, разбежался. Ты сейчас руку от перил оторвешь — и булькнешь вниз, вместе с бутылкой. Во мне весело будет…

Помолчала.

Подумала.

— Я, — говорит, — в принципе, могу и к тебе слезть, если ты мне одну вещь пообещаешь.

— Пообещаю, — жму плечами, — если смогу выполнить. Я ж тоже, знаешь ли, не фокусник. А врать — не хочу…

— Сможешь, — улыбается. — Просто передай ему, что есть человек, который его очень любит и будет любить всегда. Хорошо?

— Хорошо, — вздыхаю. — Я даже вас познакомить могу, чтоб ты ему это сама сказала. На первом же концерте в любом клубе. Протащу тебя в гримерку — и все дела. Скажу, что со мной. Поверят.

— Не нужно, — смеется. — Ты прав, у меня есть его стихи и песни. А свой телефон оставишь?

— Оставлю, — говорю. — Только учти — я тоже женат.

— Какая фигня, — вздыхает. — Мне не для этого нужно. Давай руку…

Дал я ей руку, она, осторожно опираясь, перелезла через перила на карниз.

Я откупорил бутылку, мы с ней сделали по глотку и потихоньку направились в сторону выхода. На середине пути она вдруг остановилась и с силой сжала мою руку своими ледяными ладошками.

— Правда, передашь? — смотрит прямо в глаза.

Настойчивая какая.

— Обязательно, — отвечаю. — А мой телефон у своих бодигардов всегда найдешь. Если позвонишь — отвечу обязательно. Больше того — буду рад твоему звонку…

— Почему? — спрашивает.

Молчу.

Соображаю.

— Потому что ты, по-моему, очень хорошая девчонка, — вздыхаю наконец. — Не без придури, конечно. Но нормальных людей без придури я в последнее время что-то как-то особо и не встречал…

— Спасибо тебе, — улыбается. — Я обязательно позвоню…

Как только мы сошли с карниза, меня от нее, разумеется, оттерли.

Ее накрыли теплым пледом и куда-то повели, а я уселся на приступочку и достал из кармана бутылку коньяка.

Там еще где-то две трети оставалось, на мое счастье.

Что мы там с ней отпили-то?

Так.

По глоточку…

Пальцы ощутимо дрожали.

Сделал глоток.

Закурил.

Вдруг слышу:

— Со мной не поделишься?!

Оглянулся — точно он.

Полковник Воронин.

Собственной, блин, персоной.

Сидит рядышком со мной, а на лбу, над переносицей — крупные капли пота. Не в каждой парной так пробивает.

Я, в принципе, во всей Москве только пару-тройку таких парилок знаю…

Отхлебнул глоток побольше, протянул ему бутылку.

Посидели.

Он протянул руку.

— Меня, — говорит, — Петей зовут…

— Дима, — пожимаю.

— Да я в курсе, — усмехается.

Еще по глотку сделали.

Опять закурили.

Я — одну от другой.

Кажется, отпускает потихоньку…

— Вот ты можешь мне объяснить, Дим, — вздыхает, — почему так в этой поганой жизни происходит? Не буду тебе втолковывать, что я за эти полтора часа пережил. И тебя спрашивать не буду. Потому что — без толку. Но вот зачем нам это, объясни! Что тебе, что мне…

— По разным, — жму плечами, — видимо, причинам…

— Видимо, по разным, — соглашается. — Пошли, что ли?

— Пошли, — киваю. — Я здесь недалеко один кабачок приличный знаю. И работает круглосуточно…

— Круглосуточно? — спрашивает. — Это хорошо. А кормят там как?

— Нормально, — говорю, — кормят. Только тебе-то какая разница? Лично я сейчас и тушенки бы с картошкой с удовольствием навернул. Да и просто корочкой бородинского обошелся. Лишь бы водка похолоднее была…

— Ну, — смеется, — водка-то будет. Обязательно…

Она мне потом, кстати, так и не позвонила.

И я так думаю — может, оно и к лучшему.

Слишком уж разные миры.

Не то чтобы мой был лучше или хуже — просто разные.

Где-то так…

— Сержант! — слышу.

И голос, вроде, знакомый.

Нет, не меня.

Точно не меня.

Какой я, к чертям собачьим, сержант?

— Да куда ты? Старшой, погоди!

А вот это — точно меня.

Оборачиваюсь.

Мужик.

Куртка вроде «аляски», синие джинсы, коричневые ботинки на толстой черной подошве, бейсболка утепленная.

Такая, с ушами, знаете?