Вроде как — лысоватый.

И — фикса золотая на месте правого переднего зуба.

Вот по ней и признал…

— Капитан? — говорю, — Горелов? Леший?! Тебя ж убили двадцать лет назад!

— Точно убили? — смеется.

— Точнее, — говорю, — не бывает. Стасик Кудапшин сам тебе глаза закрывал. Старлей. Он и настоял, чтоб тебя не пропавшим без вести записали. Бился, в штаб несколько раз ходил. Доказал. Погиб он потом…

— Знаю, — морщится, — Хорошим парнем был Стас. Жалко его…

— А ты?.. — спрашиваю.

— А я, — смеется, — живой был тогда. Даже не раненый. Только в часть мне возвращаться — ну, никак нельзя было…

— Почему? — удивляюсь.

— А прокурорскую проверку не помнишь, что ли? — делает круглые глаза. — Нам тогда со Стасиком лет по семь светило. Каждому. Мы ж местным столько всего со склада продали… Хотели потом сжечь, война бы все списала. А тут — эти волки из Москвы. Ну, и кинули монету, на кого валить…

— Тебе выпало, значит? — усмехаюсь криво.

— Мне, — вздыхает. — Ладно, дело прошлое. Пойдем, выпьем куда-нибудь, повспоминаем…

Морду бы тебе «повспоминать», думаю.

Понятно, что вы местным толкали.

Не масло с продскладов.

Да ладно.

Двадцать лет прошло…

— Пойдем, — говорю, — тут бар неподалеку неплохой есть…

Пришли, сели.

Он куртку на вешалку повесил, бейсболку свою дурацкую снял.

Точно, вижу, — совсем облысел капитан.

Жаль.

Я тоже не помолодел, к сожалению…

— Что пить будешь? — спрашиваю.

Он помялся.

— Знаешь, — говорит, — я за последние годы к бурбону как-то привык. В Москве он имеется?

— Как говна, — хмыкаю. — А ты что, недавно прилетел?

— Угу, — отвечает. — Если совсем честно — только что с самолета. Вещи в отель загрузил, да и двинул пройтись. Поностальгировать, так, кажется, называется, да? А тут вижу — ты из машины выходишь. Важный такой. Ты в правительстве работаешь, да?

— Почему, — удивляюсь, — в правительстве? Хрена я там потерял? Бизнес у меня свой. Рекламное агентство. Не самое большое, конечно, но и не самое маленькое.

— Да ладно, — смеется, — скромничать. Простые люди на таких «БМВ» не ездят…

Тут я на него чуть повнимательнее посмотрел.

— Ты, — говорю, — Леший, либо совсем слепой, либо — совсем дурак. Ты на улицы московские посмотри! Если бы все, кто по ним на «бэхах», «меринах» и прочих «аудехах» гоняет, в правительстве работали, то здание этого самого правительства в пределах Садового кольца бы не уместилось…

— Вот как? — поскучнел. — Хочешь сказать, нормально живете?

— Да не кашляем, — смеюсь. — Вечерком с тобой по центру прошвырнемся — так совсем обалдеешь. Сам-то, кстати, как? Расскажи…

— Да нормально, — жмет плечами. — Мы когда решили, что я все на себя брать буду, только момента ждали, чтоб, ну… инсценировать. А тут этот случай. Ну, отлежался в горах, Стас запас хороший оставил. И двинул в сторону Пакистана. Две недели шел, всех шугался. И духов, и наших. Хотя какие они мне «наши» тогда были? Взяли бы — всем кабздец. И мне, и Стасу, и другим…

Вот как, думаю.

Сколько ж вас, уродов, на крови солдатской-то наживались…

Но — молчу.

Не мне его судить.

За давностью-то лет…

Да и Стас — хорошо погиб.

Честно.

Тут нам официантка заказ принесла. Ему бурбон с колой, мне — «Чивас» со льдом и чашку эспрессо.

— Что-нибудь еще? — спрашивает.

— Пока не надо, — отвечаю.

И к нему поворачиваюсь.

— А дальше как?

— Да никак, — закуривает. — Выскочил на караван, присмотрелся — там пара негров есть в хорошем камуфляже. И говорят вроде по-английски. Ну, сдался. Американские инструктора оказались. Вывели меня в Пакистан, в лагерь. Там мозги попромывали и на базу доставили. Год мучили, потом «грин карту» дали, фамилию новую, денег немного и — отпустили…

— Всех сдал? — кривлюсь.

— А что — бить будешь? — усмехается. — Или о политике спорить начнем? Я теперь — гражданин Соединенных Штатов, между прочим…

— Мудак ты, — говорю, — а не гражданин. Лет пятнадцать назад я б тебя не просто избил. Изувечил бы — мама не горюй. А сейчас-то что? Дело прошлое… Ты лучше пей давай, да дальше рассказывай.

— А что дальше? — жмет плечами. — Поселился в Аризоне. Сначала, конечно, тяжело было. Курсы английского, вэлфор. Потом официантом пристроился. По ночам посуду мыл. Потом машину купил, женился. Она мне помогла коммивояжером устроиться. Комиссионные, туда-сюда. Дом в кредит взяли. Двух девчонок родили. Потом поднатужились и кафе открыли. Так и живем. Работаем. Минимум раз в год на курорт ездим. Недавно в Канкуне вон побывали…

— И это, — спрашиваю, — всё?!

— А что еще человеку надо?! — удивляется.

— Человеку, — морщусь, — надо многое. Если он человек, разумеется. А вот ты, Леший, как был животным, так и остался. В морду дать — и то противно…

Подозвал официантку, кинул на стол пятисотенную, накинул куртку и вышел.

Вот дерьмо, думаю.

Поеду-ка я в паб, нажрусь как следует.

С парнями поболтаю.

Может, футбол какой посмотрим.

Только сел в машину — Машка звонит.

— Привет, — говорит, — дорогой.

— Привет, — отвечаю, — дорогая…

— Ты чего дразнишься? — смеется.

— Да так, — отвечаю. — Настроение что-то испортилось, поеду в паб, к ребятам…

— Ну, езжай, — говорит. — Я, может, тоже к вам попозже присоединюсь. А потом давай, пойдем, кинишку какую-нибудь посмотрим…

— С удовольствием, — говорю. — Только давай не американскую, ладно?

— Ладно, — удивляется. — Давай не американскую. В конце концов, свет на них клином не сошелся…

— Вот именно, — говорю. — Вот именно…

Такие дела.

Нелька, безусловно, являлась одной из самых авторитетных в нашей компании, хоть и попала в нее, в общем-то, совершенно случайно.

Как правило, девиц — моделек, молоденьких актрис, просто искательниц приключений — приволакивал в паб кто-то из парней, те осматривались, обживались, бегали за пивом и сигаретами, хихикали над анекдотами и смешными историями из жизни, потом потихоньку начинали борзеть и с молчаливого согласия сообщества изгонялись.