Грабителей явно интересовало лишь то, что каким-то образом касалось Ирана и истории моей семьи. Это не могло не тревожить. Я предпочел бы, чтобы воров привлекали традиционные ценности в виде золотых запонок, а не чужие семейные секреты.

Теперь я стал обращать внимание на всякие мелочи и скоро заподозрил, что кто-то обыскал и мой больничный офис. Его не взламывали, да это и не требовалось: у многих служащих администрации имелись ключи от офисов врачей. Секретарша ни о чем не знала, уборщик тоже, но я догадывался, что их преданность мне и служебному долгу небезгранична.

В тот же день я заметил, что кто-то рылся в бардачке моей машины. Открыть «Теслу»[2], это чудо электронного машиностроения, можно только через айфон. До сих пор я часто оставлял мобильник в офисе, уж очень сильно он отвлекал в операционной. Похоже, настала пора пересмотреть некоторые привычки. Да, и его секретный код 1111 явно оказался не так надежен, как мне казалось. Автомобиль, названный «Питер-турбо» после прочтения «Острова Крыма», стоял в этот день без видеонаблюдения, и взломщики наверняка это учли. Мне повезло, что машину не угнали. В ней хранились дорогие солнечные очки, кроссовки, спортивная одежда. Все это незваных гостей не заинтересовало.

После этого я уже не мог отделаться от ощущения, что за мной следят, – ощущения неприятного, как колющая бирка на вороте. За рулем я чаще, чем требовали соображения безопасности, поглядывал в стекло заднего вида, а по дороге от стоянки к больнице и обратно невольно оборачивался. Даже не поленился и заказал жалюзи для панорамного окна в гостиной. С любимым видом ночного города пришлось проститься.

Я подозревал, что имею дело с людьми, которые очень настойчиво пытаются найти нечто весьма специфическое. Но что именно, я понятия не имел.

Еще через пару дней позвонила мать. Кто-то рылся и у нее в квартире.

– Взломали железную дверь?

– Нет, дверь вроде не взламывали. И замок в порядке. Но кто-то обыскал мои бумаги. Знаешь, я не могу найти папины письма.

– Может, Бонита?

Бонита уже несколько лет каждую неделю убирала кондо матери.

– Уж точно не Бонита! С чего бы ей явиться в неурочный день и рыскать в моем письменном столе? И зачем ей чужие письма по-русски? Она и по-английски с трудом читает. И потом, у нее ключ только от нижнего замка, а дверь была заперта на оба.

Был еще один человек, которого я заподозрил, но не решился высказать свои сомнения по телефону. Сразу после работы я поехал к матери. Она жила на восьмом этаже в доме с консьержем. Дверь была в полном порядке, только что уехавшая полиция никаких следов взлома не обнаружила. Да и внутри квартира выглядела точно так же, как всегда. Пушистый Ханк невозмутимо возлежал на кожаном кресле цвета топленого молока, на диванах были разбросаны разноцветные шелковые подушки, в вазах стояли свежие розы, благоухали ванильные ароматизированные свечи, кремовые стены украшали пятна абстрактных картин, океан в окнах слепил глаза. Поврежден был только верхний ящик письменного стола.

Мать нервно играла висевшим на шее кулоном. Я знал эту ее манеру – это означало, что она расстроена.

– Саша, пропали все письма Темы.

– Ты уверена? Может, ты их просто куда-то переложила и забыла?

Она только беспомощно развела руками. Я решился тонко намекнуть на очевидное:

– Мам, а что, если это Патрик в пароксизме ревности?

Патрик Донован – мамин кавалер. Низенький, чопорный, старше матери лет на десять, любитель ирландской музыки и сшитых на заказ костюмов, ее постоянный партнер по танго. Они познакомились лет пять назад, когда мать купила это кондо и решила избавиться от множества вещей, скопившихся в нашем прежнем доме. Среди них оказалось несколько персидских ковров, самовар, с десяток более-менее ценных персидских миниатюр. У Патрика была галерея иранского искусства. Он явился к матери оценить вещи, оценил хозяйку и с тех пор не покидал ее. В последнее время он уговаривал мать выйти за него замуж, но она категорически отказывалась, чему я в глубине души был очень рад.

– Ладно тебе, Саша. Зачем Патрику старые русские письма?

– Коллекционер – тот же одержимый. Может, он надеялся обнаружить переписку с шахом. У него есть ключи от твоей квартиры?

Мать не ответила прямо – не любит, чтобы я вмешивался в ее личную жизнь. Значит, есть. Казалось бы, какое мне до этого дело. И все же я почувствовал легкое раздражение, хотя вслух никогда бы не признался, что способен на такую детскую ревность. Впрочем, будь лысый Патрик хоть на фут выше и избавься он от этих смешных усиков, не исключено, что я бы легче отнесся к его присутствию в жизни матери.

Вслух я всегда горячо уверял ее, что она должна поступать так, как лучше для нее. Она слушала, играла кулоном, заправляла короткий черный локон за ухо, виновато смотрела мимо и уверяла, что замуж не собирается. Ей хорошо так, как есть, она привыкла быть одна. Я понимал ее: я и сам чувствовал то же.

– Это не Патрик.

Я пожал плечами:

– В любом случае это кто-то, у кого имеются ключи.

– Да у кого же? Кроме меня и Патрика, полная связка только у тебя.

Консьерж подтвердил, что ни Патрик, ни Бонита сегодня в дом не входили. Судя по книге посещений, куда записывают всех посторонних, с утра в здании даже гостей ни у кого не было. Двое посыльных оставили пакеты у консьержа, а в лифт заходили только жильцы. Мать нервничала, я пытался ее успокоить:

– Мам, ты в последние дни оставляла где-нибудь свою сумку? Имею в виду в таком месте, где из нее могли вытащить ключи? В приемной врача или на вешалке в парикмахерской?

Она покачала головой:

– Нет, точно ничего такого. Моя сумка всегда при мне.

Она сидела на диване, поджав ноги, и казалась такой маленькой и хрупкой, что мне стало стыдно оставлять ее здесь одну. Я немного поколебался и исполнил долг преданного сына: предложил ей переехать ко мне на некоторое время.

Она обхватила подушку, помотала головой:

– Серьезно, Сашенька, зачем? Ты целыми днями на работе. Что я там буду делать?

– А здесь что?

– Ты смеешься? Здесь у меня вся жизнь расписана по часам. Завтра в полдевятого йога, потом я встречаюсь с Нэнси. И Ханк. Ханк страшно отомстит тому, кто сдвинет его с родного дивана. Мы с ним любим стабильность и независимость. Нет, нет, нет.

Ханк, огромный, пушистый, жирный черный котяра, мамин любимец и повелитель, действительно никак не намеревался куда-либо перемещаться. Пришлось предложить самому переночевать у них с Ханком, но мать только замахала руками и отчаянно затрясла головой. У нее это означало категорический отказ, и все-таки я обреченно настаивал. Чем меньше мне хотелось провести ночь на узком диване с мстительным Ханком под боком, тем яснее я понимал, что это мой долг. К счастью, щелкнул замок, и на пороге появился Патрик с сырами и вином, как записной ловелас.