Пересекая холл на первом этаже, он заметил знакомую девушку, шла она медленно. Заинтригованный, он пошел следом, пытаясь сообразить, кем она может быть. Старый подлец назвал ее «добычей для виселицы» и «глухой», однако при этом не повышал голоса. Возможно, она читала по губам. Заговори он сейчас с ней, она не услышит и не узнает его голоса. Эта мысль была приятна. Да и в конце концов, мужчина бесконечно не может жить в одиночестве. Женщина полезна. Девушка на мели, как и он сам. Она вышла из тюрьмы, а его преследуют. Удачное совпадение. Но тут же он насупился. Зачем терять время на эти глупости… Ему предстоит разрешить более серьезные задачи! Однако взор его был прикован к фигурке девушке, продолжавшей свой путь среди толпы, одинокой и заброшенной.

В саду, возле станции метро «Чаринг-Кросс», играл оркестр. Девушка вошла в сад, Эллис проследовал туда же, не упуская ее из виду. Она выбрала дальнюю беседку, села лицом к гостинице «Савой» и застыла, сложив руки на коленях и глядя на метрдотелей, поджидавших первых посетителей к обеду.

Эллис подошел к беседке, опустившись на соседний стул, всмотрелся в ее лицо и почувствовал горькое разочарование: внешность оказалась самой заурядной. Бледное лицо было невыразительно; грязные каштановые волосы свисали жалкими космами, впавшие глаза были обведены темными кругами. По виду ей было не больше двадцати лет. Теперь, разглядев ее вблизи, он корил себя за то, что пошел за ней. Только фигура могла привлечь его к ней. Какая-нибудь мелкая воровка, служащая или работница, каких сотни на улицах Лондона.

Он отвернулся в раздражении. «Нет, женщины не интересуют меня… Надоели!» И все-таки невольно думал о девушке. Несколько дней, проведенных в Лондоне, были такими одинокими! Выглядела бы она хоть немного лучше, он заговорил бы с ней, рассказал, что сделал с той свиньей Виткоумом, быть может, они бы подружились. Но эта девица не вдохновляла.

Она продолжала сидеть почти неподвижно, следя глазами за первыми посетителями ресторана, занимавшими места возле окон; подавшись вперед, с напряженным выражением на лице, она смотрела, как сервируют столики.

Незаметно мысли Эллиса переключились на главное. Он курил, размышляя, что же ему делать в ближайшие дни, как разыскать Скреггера. Борясь с одолевавшей дремотой, слегка разомлев под теплыми солнечными лучами, он решил вернуться к себе. Поднимаясь, бросил взгляд на девушку и замер: рядом с ней сидела элегантная дама с газетой, положив свою сумочку на соседний стул, рядом с девушкой. И Эллис увидел, как ловко и незаметно ее рука нырнула в сумочку и вытянула оттуда несколько однофунтовых банкнотов.

Затаив дыхание, Эллис наблюдал за воровкой. Углубившись в свою операцию, она, судя по всему, не испытывала при этом ни малейшего волнения.

Внезапно дама отбросила газету и вцепилась в руку соседки.

— Ах ты, подлая воровка! — воскликнула она, не отводя глаз от девушки, которая безуспешно пыталась освободиться от цепких пальцев хозяйки сумочки.

У Эллиса вырвалось рычание, сердце его забилось ускоренно и неровно. Теперь он уже чувствовал, что судьба его фатально связана с судьбой этого бедного существа; он знал, что вызволит ее из переделки и что тогда она будет в его власти, благодарная и покорная. Он приблизился к даме и коснулся ее руки:

— Оставьте ее!

Женщина посмотрела на его худое, с зарубцевавшимся шрамом лицо, столкнулась взглядом с мертвыми глазами Эллиса, выпустила девушку и, спрятав лицо в ладонях, заплакала.

— Ну, идем! — зло бросил он девушке.

Быстрым шагом они двинулись в сторону набережной.

Сидя на краешке кровати, девушка рыдала. Она даже не сняла своей ужасной шляпки. Иссиня-бледное лицо ее опухло, глаза покраснели от слез.

Эллис стоял у окна. Он глядел на улицу сквозь грязные занавески. Во рту пересохло, и это угнетало его, сердце отчаянно колотилось. Время от времени он поглядывал на девушку, но тут же снова занимал наблюдательный пункт, всякую минуту ожидая полицейской автомашины с толпой агентов, которые бросились по его следам.

— Заткнитесь! — наконец не выдержал он. — Да вы перестанете когда-нибудь хныкать?

Он не смотрел на девушку, и та не могла догадаться, что он говорит. Ее пеленала тишина. Со временем он привык касаться ее рукой перед тем, как заговорить, чтобы она могла прочитать слова по губам.

Слезы ее не иссякали, она продолжала сотрясаться от рыданий, положив руки на колени ладонями вверх, раздвинув ноги и почти сомкнув носки стареньких туфель. Со своего поста он мог видеть букву V, которую образовали голые бедра под юбкой, но не испытывал никакого волнения. Под этим уродливым колпаком ее опухшее лицо возмущало его, и он уже сожалел о своем безумном порыве.

— Вы что, не можете замолчать? — Злость душила его. — Вас могут услышать.

Он хлопнул себя по лбу в бессильной ярости.

— Ну и дурень же я, что притащил вас сюда!

Но слова его падали в пустоту. Она не шевелилась и не смотрела на него. Внезапно Эллис вспомнил, что она глуха, и сделал непристойный жест. Ее присутствие, спектакль этой безнадежности были противны, да еще — в придачу! — она оказалась глухой тетерей и, значит, совершенно бесполезной! Он не испытывал к ней ничего, кроме гадливости.

Эллис повернулся к окну. Продолжая наблюдать, он вновь переживал события минувшего часа, напуганный огромным риском, которому себя подвергал. Почему он действовал именно так? Почему поддался этому порыву сумасшествия? Он чувствовал себя одиноким, искал общения, потому и помог девушке. И вот теперь он приклеен к этой маленькой соплячке с пустым желудком. Он смирился бы с ее внешностью, прояви она свой ум, но хныканье делало ее просто нестерпимой.

Однако ловко же они ускользнули от преследования! Тот шпик был до смешного тороплив, и Эллису, к счастью, удалось свалить его на землю, симулируя собственное падение. Благодаря этому они выиграли метров пятьдесят на дистанции. Движение прервалось, люди зашумели. Слава Богу, они вскочили в трамвай как раз в тот момент, когда он втягивался в туннель Кингуэй. И еще одна удача: водитель находился на империале[1], в салоне не было никого, и шум трамвая заглушил крики ищейки.

Девушка сопровождала его как бы в состоянии сомнамбулизма, не говоря ни слова. Ему удалось незаметно провести ее к себе. Она сразу же плюхнулась на кровать и громко разрыдалась. Слезы ее казались неиссякаемыми.

Полицейский прошел по улице, остановился рядом с почтальоном, выбиравшим письма из почтового ящика как раз напротив окна Эллиса, и у него сразу заныло сердце. Виткоум и женщина с сумочкой наверняка уже подали жалобы. И сигнал поступил во все полицейские участки Лондона. Он сжал кулаки. Если его схватят, нетрудно будет установить его личность. И ждет его тогда не месяц тюрьмы, а виселица.