Там можно спрятаться, либо взять инструмент, чтобы обороняться. Меня трясет, словно в лихорадке, зубы стучат так, что, кажется, это слышно всем.

Закрыто!

Какого черта закрыто?!

Здесь нет ничего ценного!

Слышу шорохи во дворе, сердце обрывается.

Боже, почему это происходит со мной?

Из горла вырывается неконтролируемый вой. Зажимаю рот рукой и снова тихо пячусь назад. Чувствую себя героиней фильма ужасов. Тело в шоке, хриплю, как загнанная лошадь, и содрогаюсь от страха, прислушиваясь к каждому шороху. Они здесь, во дворе. Я загнала себя в ловушку. Выйду из-за дома — меня сразу заметят, спрятаться негде, позади огромный соседский забор. Даже при желании я на него не заберусь.

Мне некуда бежать…

Мамочки…

Слышу шаги уже где-то рядом. На панике захожу за строение и забиваюсь в грязный угол, зажимая рот и нос рукой, прекращая вовсе дышать.

Я уже понимаю, что меня поймают, зажмуриваю глаза и молю бога только о том, чтобы остаться живой.

Идиотка!

Дерзкая, смелая, наглая, самостоятельная.

Я же все могу, я справлюсь.

Справилась…

Дура.

Могла сейчас читать Бродского и пить кофе под пушистым пледом, молча, без вопросов — сдались они мне…

— А вот и наша девочка, — слышу приторный голос мудака, но глаза так и не открываю.

Все…

— Иди сюда, потаскушка, — уже агрессивно зовет меня. Не реагирую, вжимаясь в грязный, холодный угол. Мне кажется, я уже не чувствую ни рук, ни ног, то ли от холода, то ли от страха.

— Ааа! — вскрикиваю, когда меня резко хватают за волосы и тащат вперед. Я, в принципе, уже не сопротивляюсь, сил нет совсем, словно из меня выкачали всю энергетику…

Слабо помню, как меня запихали в машину среди белого дня, на родной улице, как связывали, что-то рычали. Все как в тумане. Я не сдалась. Нельзя сдаваться даже за секунду до смерти. У меня просто нет никаких физических сил сопротивляться. Словно у меня отобрали их вместе со свободой. Голоса все дальше и дальше, в глазах темнеет, тело ватное, мне почти хорошо…

Прихожу в себя, по-прежнему не чувствуя тела. В голове туман. Ничего не соображаю, внутри пустота. Понимаю одно — я лежу, по ощущениям, на кровати. Комнату освещает фонарь за окном. Первое, что я чувствую, — это дикий холод. Начинает трясти так, что зубы стучат. Коже холодно, а внутренности горят. Какой-то ненормальный жар разливается по телу.

Пытаюсь подняться, но ничего не выходит. Я словно парализованная, пытаюсь открыть рот, но тоже не получается. Я связана по рукам и ногам, как солдатик, и рот снова заклеен скотчем. Адреналин вбрасывается в кровь, придавая сил, дергаюсь, но все бесполезно. Расслабляюсь, напрягаю зрение. Я, черт побери, в той же комнате, только уже не прикованная к батарее, а на кровати. И если в прошлый раз меня спас мой антигерой, то что-то подсказывало: такого шанса больше не будет.

Мне плохо. Нет, это уже ни паника и страх. Мне реально физически плохо, очень плохо: тело ломит, горит и трясет одновременно, болит каждая частичка, я мокрая от пота, и очень хочется пить.

Бьюсь головой о матрас, на котором лежу, и тут же об этом жалею — голову простреливает болью. Вою закрытым ртом. Мне мучительно плохо, и скованность тела еще больше усугубляет ситуацию. Все, что я могу, — это мычать в скотч и плакать.

Я плачу даже не оттого, что меня снова похитили и связали, я плачу от болезненного состояния и от того, что ничего не могу с этим сделать. И никто мне уже не поможет. Беспомощность угнетает. Она убивает, когда нет надежды…

Прислушиваюсь: за дверью негромкие голоса мужчин. Мрази.

Закрываю глаза, проваливаясь в полусон, в голове медленно плывет какой-то бред. Отец со своими нравоучениями и гиперопекой, мама, которая просит его отпустить меня к ней, бабушка, которая умерла лет пять назад, она что-то говорит, но я не слышу, больная, бледная, почти синяя… Проваливаюсь в темноту, словно падаю в пропасть. Лечу вниз на скорости и никак не могу разбиться о дно, которого нет.

Просыпаюсь от того, что меня кто-то трясет и бьёт по щекам. Пытаюсь сфокусировать взгляд, все плывет.

— Очнулась, — хрипит ублюдок, который тащил меня за волосы. — На, попей, а то загнёшься тут раньше времени.

Закрываю глаза, сил нет даже пить. Хотя очень хочется. Скотч с губ срывают, что приводит меня в себя. Очень больно, учитывая, что губы разбиты, но сил не осталось даже вскрикнуть.

— Пей! — мужик сует мне в лицо стакан с какой-то мутной жидкостью. Я в лежачем положении, со связанными руками. Как он это себе представляет? Да и не собираюсь я пить непонятную жидкость.

— Жук, ты дебил? — слышится еще один голос где-то слева, но у меня нет сил посмотреть, кто это. — Как она будет пить?

О, хоть кто-то здесь с интеллектом.

— Да блядь, я нянька, что ли? — психует второй. — Бегай за ней, вылавливай, теперь еще выхаживай.

— Се… — осекается один из похитителей. — Он сказал поставить ее на ноги до завтра, поэтому будем нянчиться.

Очень интересно, кто это «он», уже понятно, что эти — просто шавки.

Меня хватают за блузку, которая трещит по швам от захвата, и припирают к спинке кровати. Сидеть тяжело, тело болит, ноги настолько затекли, что я их не чувствую. Голова такая тяжёлая, что невозможно держать ее ровно. Мужик снова пихает мне стакан, тыча его в губы.

— Открой рот и пей!

Не реагирую.

— Это лекарство, легче станет, — снова тычет мне в губы стаканом.

— Заливай, Жук, раз по-хорошему не хочет! — командует второй, но в процессе не участвует. Ну правильно, кто умнее, тот и главный.

На мое лицо ложится огромная вонючая ладонь и перекрывает мне кислород, зажимая нос. Открываю рот, чтобы глотнуть воздуха, и в горло заливается сладко-горькая жидкость. Давлюсь, закашливаясь, легкие почему-то горят, а все, что всё-таки попадает, выплевываю в лицо ублюдку.

— Вот блядина! — снова получаю по лицу, голова отшатывается, щека горит.

— Да мать твою, Жук, отойди от нее! — психует второй. — Задача была поднять ее на ноги, а не добить.

— А я не санитар, — агрессивно выплевывает мудак и отходит от меня. — Врач нужен, пусть обколют ее.

— Где я, мать твою, найду врача, не скорую же вызывать.

Мужчины выходят, запирая дверь, а я пытаюсь сползти в