– Ты Повара сын, что ли?

Поваром звали моего отца. Он в самом деле был поваром на флоте, но с тех пор больше не готовил.

– Ага, – я застыл в позе, демонстрирующей вызов и вместе с тем уважение к его самопровозглашенной власти.

– Что-то мне кажется, ни черта ты не летом родился. Я всегда думал, что осенью.

– Может, ты меня с братом спутал. Который в морской пехоте служит, – я молился про себя, чтобы мой план сработал. Мой брат родился в апреле.

Томми обвел меня глазами, по-видимому, решил, что не сможет уличить меня во вранье, и кивнул.

– Иди в конец очереди, – буркнул он, недовольный, что конкурентов прибавилось, но вынужденный соблюдать свой собственный закон.

Конец очереди означал, что туристов встречать мне не дадут. Мне достанется рыба, только если все остальные мальчишки будут заняты работой, и нет никакой гарантии, что мне вообще дадут хоть что-то. Я вздохнул, вновь понимая – рассчитывать придется только на такую сделку.

Я занял свое место, когда туристы стали осторожно выходить из лодок, таща за собой улов и смеясь, как следует накачавшись свежим воздухом и пивом. Томми, конечно, был первым в очереди.

– Давайте я почищу вам рыбу, – предложил он толстому типу, сильно обгоревшему, но пока этого не почувствовавшему.

– Сколько? – спросил обгоревший.

– Всего десять центов за фунт. Не придется самому возиться.

Прежде чем ответить, обгоревший немного подумал о грязной и нудной работе, которой можно было бы избежать.

– Ладно, давай.

Один за другим туристы проходили мимо, и многие отдавали свою рыбу ребятам, но кто-то и не отдавал, думая, что и сам справится со своим уловом, а может быть, засушит и повесит на стену самых красивых рыб. Толпа редела, а мне по-прежнему не дали ни одной рыбы.

Мальчишка напротив меня, Карл Хикс, которого я знал по школе, но мы не общались, спрашивал очередного туриста, не хочет ли он, чтобы ему почистили рыбу, и называл цену. Мужчина, наловивший по меньшей мере двадцать пять фунтов, собирался с ответом, когда я внезапно выпалил:

– Я почищу за восемь.

Мужчина посмотрел на меня, вновь на Карла, уже сверлившего меня взглядом за то, что я начал торговаться. Карл взглянул на Томми, который начал чистить улов очередного клиента и ничего не замечал, но шестое чувство подсказало мне, что разницы нет никакой. Он все равно узнает и изобьет меня до полусмерти.

– Можешь еще скинуть? – спросил турист у Карла, явно довольный, что может выиграть от наших торгов. Отступать было уже поздно.

Карл смерил меня хмурым взглядом исподлобья и так же хмуро ответил:

– Нет.

– Тогда ты чисть, – велел мне турист. Я взял у него рыбу, положил на весы. Двадцать семь фунтов. Подсчитав в уме, я сказал:

– Два доллара сорок три цента. Спинорогую рыбу, если хотите, могу ободрать плоскогубцами. Так будет лучше, а вам обойдется всего в тридцать центов. Итого два семьдесят три.

– Пойдет, – сказал мужчина.

Я заметил, как Карл подошел к Томми и что-то ему сказал. Томми посмотрел на меня.

Я сделал вид, что ничего не замечаю, но мое сердце совершало кульбит за кульбитом. Я был сам виноват, и никто не принял бы мою сторону. Я был в отчаянии и назвал более низкую цену, и думал теперь, сколько из заработанных денег мне разрешат оставить.

Не привыкший чистить так много рыбы, я закончил позже всех и получил два доллара семьдесят пять центов, потому что сдачи у меня не нашлось.

Поблагодарив его, я направился по грунтовой дороге к шоссе, надеясь, что смогу удрать и мальчишки меня не остановят. Не тут-то было. Они окружили меня, как стая диких собак – свою добычу. Я обвел взглядом их лица, среди которых не было ни одного дружелюбного. Я оказался в ловушке.

Разговор начал Томми.

– Карл говорит, что ты снизил цену на чистку рыбы.

– Ну и что? – спросил я так, будто не совершил ничего из ряда вон выходящего. – Тут нигде не написано, что цена четкая.

– Нет уж, – отрезал Томми тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Нигде не написано, но все и так знают. Цена за чистку рыбы – десять центов за фунт. Ни больше, – его голос стал стальным, – ни меньше.

Я слышал, как колотится мое сердце.

– Я не знал. И мне очень нужны деньги.

– Карл, – Томми говорил с Карлом, но смотрел по-прежнему на меня, угрожающе ухмыляясь, – а тебе нужны деньги или ты их в море кидаешь?

– Конечно нужны, – ответил Карл.

Томми не сводил с меня глаз.

– Всем нужны деньги, малявка. Поэтому мы тут и торчим. Мне нужны деньги на сигареты.

– И мне, – сказал Карл, и я вновь повернулся к нему. – Что я теперь должен курить, а?

– Может, подожжем его и раскурим? – предложил кто-то, и вся компания закатилась жестоким смехом.

– Простите, я не подумал. Такого больше не повторится, обещаю.

– Уж хоть в этом ты прав, – заявил Томми. Он обвел взглядом мальчишек, и я понял, что это сигнал нападать. У меня в мыслях сразу возник вопрос о том, на что я буду похож, когда они со мной закончат.

Они стремительно набросились на меня, стали бить кулаками и ногами. К счастью, летом мало кто из нас носил обувь. Тем не менее мой бок пронзила острая боль, когда меня ударили ногой по ребрам. Я ощутил вкус крови, когда Карл стукнул меня кулаком в рот. Я чувствовал, как расшатываются зубы, как вспухает разбитая губа. Мне казалось, что мой нос сломан; один глаз уже не открывался.

В конце концов мальчишки решили, что с меня хватит, и снова встали в круг, чтобы рассмотреть меня, как стая диких зверей – убитую добычу. Карл залез в мои карманы и забрал все деньги, включая десять центов, которые я нашел по дороге сюда. Я думал, мне повезло, когда я их нашел.

Я лежал и плакал, ощущая свою беспомощность и нечто еще более ужасное. Где я возьму деньги, чтобы накормить Скелета? Не могу же я таскать продукты из дома. Если родители об этом узнают, они тоже меня побьют, хотя это было у нас не принято, но вот за воровство у семьи меня в любом случае ожидала жестокая порка.

Мысль о том, что я не смогу прокормить Скелета, была больнее, чем побои бесчувственной банды, больше заинтересованной в сигаретах, чем в том, чтобы спасти жизнь замечательной собаки. Мне не разрешат оставить себе Скелета. Может быть, папа вообще его убьет, решив, что, если я не могу заботиться о животном, ему лучше будет умереть. Я успел подумать даже о деньгах, которые папа теперь ожидает получить с меня за мое проживание.

Склонившись надо мной, Томми прорычал:

– В доки больше не смей соваться. Хоть раз увижу, получишь еще больше, ты понял?

Я понял. Он только что приговорил мою собаку к смерти. Я пытался сообразить, где теперь искать работу, но думать было трудно от боли и страха. К тому же мысль о том, что кто-то захочет нанять работника со сломанным носом, вспухшей губой, синяком и, по-видимому, несколькими сломанными ребрами, сама по себе была нелепой.