Об этом даже писали в газетах и показывали в криминальных сводках теленовостей. Однажды мама с папой ненадолго оставили брата, всего только сбегать в аптеку. Я в это время гуляла в скверике с ребятами.

А когда они вернулись, брат не дышал. Из слов взрослых я узнала, что врачи написали в каком-то эпикризе: механическая асфиксия, вследствие закрытия дыхательных путей тяжёлым мягким предметом, не оставившим травм на лице.

Я ни о чём не знала. Вбежала, румяная с мороза и смеющаяся, вся в снегу. Подбежала к маме, тяня к ней деревянную лопатку и рассказывая, какую глубокую снежную нору мы вырыли за качелями…

Мама в первую минуту раздражённо оттолкнула меня, но потом прижала как сумасшедшая. Я снова была одна дочка у родителей, и всё снова встало на свои места. Но я не забыла эту первую минуту. Когда мама меня оттолкнула…

А с задохнувшимся братом всё было ясно. Потому что из кроватки родители вышвырнули нашу старую ласковую кошку.

Кошка приняла его за своего котёнка. Вылизала пахнущее молоком личико и волосики, а потом, мурлыча, легла прямо на лицо, чтобы согреть. Редкие вылизанные волосики торчали дыбом, его так и похоронили.

Я не стала благоразумно спрашивать родителей, куда они дели злосчастную кошку… Мне её было очень жаль, я оплакивала её по ночам.

От пункта А. до пункта Б. полсотни километров. И каких километров – м-м, только кончики пальцев поцелуешь!

Новенькая шёлковая дорога с самолётным гулом стелется под колёса моей небесно-голубой «лады». И ощущение точь-в-точь, когда самолёт вот-вот оторвётся от земли: восторг и божественная мощь!

Рядом в салоне какой-нибудь глупый пингвин-пассажир вжимает, робко прячет тело жирное в кресло. Кто-то в страхе зажмуривает глаза, кто-то молится. А я… Я от острого наслаждения, ей-Богу, сейчас кончу!

Ещё чуть-чуть, и мы с моей машиной тоже взмоем над серой асфальтовой полосой, над светлыми лесами, полями… Мы с ней сольёмся в одно целое!

Навороченные иномарки, тащащиеся в бензиновом чаду, мычащие и мекающие в тесном автомобильном стаде на Садовом кольце – полудохлые кобылы по сравнению с моей резвой отечественной коняшкой.

«О милая!» – шепчу я, как Вронский своей любимице, умнице Фру-Фру. Мысленно охлопываю разгорячённый, подрагивающий от скорости, лоснящийся от бархатной пыли капот.

Далеко впереди появляется пешеход. Движется по всем правилам: по обочине, навстречу движению. Отметив большую скорость моей летящей, как голубая молния, «лады», благоразумно сходит на землю, чтобы уступить дорогу.

Но «ладу» уже несёт, как несёт взбрыкнувшую, закусившую удила лошадь. Она вырвалась из моей воли: всадник сам по себе, она сама по себе. Она тугую не слушает плеть.

Как во сне, как в страшно ускоренных киношных кадрах, далёкая человеческая фигура стремительно вырастает до гигантских размеров, заслоняет собою лобовое стекло – и вдруг исчезает из поля видимости.

Вот только был человек, мелькнуло растопыренное тело, припечатало к стеклу искривлённое лицо – и уже пусто. Только на треснувшем стекле ползут красные разводы.

Звук, как всегда, запаздывает. Глухой крепкий удар, тугой скрип тормозов, запах горелой резины. «Ладу» сильно встряхнуло, подбросило, крутануло так, что я грудью насаживаюсь на руль, как на вертел. Если бы не ремень – пробила бы головой стекло.

Больно вдохнуть: сломано минимум два ребра. В глаза стекают неприятно суетливые тёплые струйки крови. Я трясу головой. В первые минуты мёртвой тишины постепенно и робко возвращается жизнь. Звон в ушах, лёгкий трепет ветерка, шелест листвы, пиньканье птичьей мелюзги в кустах.

Человек лежит в метрах двадцати от пустынной дороги в траве, на животе, лицом вниз. Я кое-как выбираюсь из машины: хорошо, не заклинило дверь. Ковыляю до него, просовываю руку к шейной артерии… Странно, если бы после такого удара он остался жив.

Я – убийца. Я только что встала на одну доску с господом Богом. Только что лишила жизни человека, которую в него вдохнул Бог.

Это за полгода третья смерть под колёсами моего автомобиля. Господи, дай мне пережить то, что меня ждёт. Ведь я не железная, господи, сколько можно?!

Это для меня величайшая трагедия. А люди даже не заметят, ну кроме самых близких родных. Одним смертельным ДТП больше, одним меньше – какая мелочь.

Каждый год у нас на дорогах гибнет в полтора раза больше людей, чем за всю афганскую войну. Полторы афганских войны в год.

Или как если бы на наших дорогах ежегодно терпели крушение 150 самолётов. Каждые два дня по самолёту. Но никто по этому поводу не заморачивается.

Вот авиакатастрофа – совсем другое дело. Крику на весь свет, правительственные комиссии, разборки, суды, страховки, миллионные выплаты. Соболезнования высокопоставленных лиц, пышные молебны, траур.

Крупным планом – бьющиеся в истерике родные, деловитые десанты психологов в аэропортах. Беспрерывно ползущие списки погибших по экранам телевизоров и компьютеров. И всюду выжимающие слезу предсмертные сёлфи: перед посадкой в самолёт, в момент взлёта, в предпоследнюю минуту…

О, как лицемерен человек!

Говорят, ушлые торгаши запустили в серийную продажу красиво упакованный в целлофан стандартный поминальный набор: гвоздики – детские игрушки – свечи – рамки для фото… Чтобы нести к месту трагедии.

Другое дело сотни ежедневных ДТП – из них ведь не устроишь яркое шоу. Человек, погибший под колёсами автомобиля – как бы недочеловек. А смерть на дорогах – как бы недосмерть. Не престижная, низкая, быдловская смерть. Небыдло, как известно, пешком не ходят. Крысе крысиная смерть. Так и говорят: «Задавили как крысу».

Никто не бьётся в коллективной истерике и не бьёт в набат. Перефразирую высказывание: если люди гибнут в самолёте – это трагедия. Если под колёсами авто – это статистика.

Если бы я была скрытая маньячка как Тамарка – я бы выбрала этот совершенно безотказный, безопасный, безобидный, очень удобный вид убийства.

А что, новая разновидность: дорожный маньяк. Разъезжает по дорогам страны, сбивает в своё удовольствие людей. В момент наматывания чужих кишок на колесо испытывает острый оргазм.

Или взять киллеров. К чему наёмным убийцам все эти киношные трудоёмкие заморочки с устранением ненужного человека?

Всё это бездарное подражание Cosa Nostra: томительная слежка, похищение, умыкание в лес, трата пуль, подбрасывание пистолета, заметание следов… А тут замочил без шума и пыли, не пачкая рук – и подозрения ни у кого не вызвал. Маленькая простительная дорожная неприятность, с кем не бывает.

Обычным маньякам и киллерам могут припаять пожизненное. А здесь ну пожурят, ну погрозят пальчиком: «Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!» Ну, на поселение, на свежий воздух на годик-другой сошлют – если уж судья совсем зверь попадётся.

В общем, маньякам, наёмным киллерам и ревнивым хозяйкам, задумавшим убрать нелюбимого мужа, – на заметку. Как они до сих пор не дотумкали до такого способа идеального, чисто русского убийства?!