нами никто не прилетит, нам никто не поможет. Мы здесь одни, мы никому не нужны, кроме самих себя! Да, все мы знаем, какими бредовыми мечтами жил твой отец, не нужно было нам напоминать. Но, когда его время истекло, ты должен был задуматься! Если никто не прилетал все эти годы, то уже и не прилетит.

– Это ничего не значит.

Как и прежде, воля Фостера была несгибаемой. Впрочем, Блейн подозревал, что она постепенно превращается в обычное стариковское упрямство.

– Мы не знаем, что стало с другими кораблями, добрались ли они куда-нибудь, добились ли чего-то, – напомнил Оливер. – Но насчет Земли уже можно сказать уверенно: ее не существует. Мы должны не ждать спасения от небес, а смириться с тем, что Арахна – наш дом. Первого поколения больше нет. Все, кто тебя окружает, родились здесь. Земля – это просто красивая легенда и не более того. Разве это ничего не значит?

– Только то, что таким мышлением вы загоняете себя в угол. Обернитесь назад: за все годы, что мы провели здесь, мы пользовались только технологиями Земли, мы не изобрели ничего нового. Теперь вот вы судите меня за то, что из-за скачка напряжения пострадал генератор. Но ведь рано или поздно он выйдет из строя! Что вы будете делать тогда?

Эти мысли давно уже посещали всех членов совета, от них нельзя было убежать. Но здесь, перед толпой, Блейну и остальным надлежало изображать полную уверенность.

– Мы что-нибудь придумаем, – заявил Номад Вега. – И нам будет проще сделать это, если генератор перестанут ломать.

– Я вижу, вы уже приняли решение, и все остальное – просто игра на публику. Так давайте, говорите! Не тратьте свое и мое время, если результат уже известен.

– Мы учли все твои заслуги, – подчеркнула Рене. – Много лет ты был очень полезен для поселения, никто из нас этого не отрицает. Если бы генератор повредил кто-то другой, это могло привести к казни. Но в твоем случае мы даем тебе шанс. Твой приговор – изгнание.

– Ну, спасибо! – рассмеялся Фостер. – Как будто изгнание не равносильно казни!

– Тут все будет зависеть от тебя. Мы дадим тебе запас еды, воды, оружие и вездеход. Ты решаешь, куда отправиться и что делать, но ты обязан пересечь мост завтра утром.

Фостер обвел совет внимательным взглядом.

– Это решение было единогласным?

Понятно, к кому он обращался теперь. Может, Блейну и стоило солгать, но он не смог. Да, ему было трудно дать свое согласие. Но ведь Номад Вега подтвердил приговор! Это только на словах все члены совета были равны в своей власти. По факту же, все знали, что семья капитана Веги сохранила лидерство во всем. Да и сложно не уважать потомков того, кто провел корабль через катастрофу и позволил людям выжить!

– Да, – кивнул Блейн. – Это единогласное решение.

– Что ж… Я не могу сказать, что горжусь тобой. Но я рад, что ты хотя бы уверен в том пути, который ты выбрал для себя.

– Ты собираешься оспаривать приговор? – поинтересовался Оливер. Как показалось Блейну, чуть ли не с надеждой.

Однако Фостер лишь покачал головой:

– Нет. Мы все равно к этому придем, а пара дней, которые мы будем спорить, никакой роли не сыграют. Я уйду. Но мне интересно… Когда я уйду, кого вы назначите своей главной проблемой и оправданием всех своих неудач?

Блейн прекрасно знал, что в поселении этот приговор вызовет неоднозначную реакцию, – и не ошибся. Кто-то считал, что с Фостером поступили слишком мягко, ведь другого на его месте, действительно, казнили бы. Кто-то был в ужасе от того, что последний ученый вдруг исчезнет. К его чудачествам и разговорам про Землю можно было относиться по-разному, однако нельзя было отрицать его уникальный ум.

А еще… Никто не говорил об этом вслух, но байки Фостера о том, что за звездами существует жизнь, многим давали сил. Они не одиноки, надежда есть! Когда он уйдет, им всем придется признать, что помощи не будет. Будет только… Арахна. Их дом.

Дом, где они никогда не были нужны.

Фостер должен был уехать утром, и Блейн надеялся поговорить с отцом. Он и сам не знал, зачем, но это казалось правильным. Однако Фостер запретил ему приближаться к лаборатории, и из уважения к бывшему члену совета охрана выполнила его просьбу.

Он никому не доверил свои исследования. В оставшиеся до изгнания часы Фостер забирал все, что ему позволили увезти с собой. Свои записи, образцы, какие-то карты памяти… Блейн не знал назначения и половины всего этого. Он давно уже чувствовал, что не сможет унаследовать семейное дело, ему просто не хватит веры.

Они снова встретились уже у моста. Несмотря на возражения Рене, Фостеру все же дали один из лучших вездеходов. Все прекрасно знали, что это, по-своему, жертвоприношение: он все равно погибнет, а машина сгинет вместе с ним. Но какая разница? Несложно было рассчитать, что топливо кончится куда раньше, чем оставшиеся в поселении вездеходы придут в негодность.

Фостер не казался человеком, приговоренным к смерти. Он был бодр, будто добровольно собрался в экспедицию, насвистывал что-то, загружая в вездеход последние ящики. Его палачи выглядели куда более виноватыми, чем преступник.

Он заметил их реакцию:

– Да не кисните вы! Научитесь принимать сложные решения, раз уж взялись за это. Мы ведь все давно знали, что нормальной моя смерть не будет, правда? Это я вам должен сочувствовать, не вы мне.

– С чего это? – взвилась Рене. Только она, кажется, не испытывала никаких сомнений.

– Все просто: я умру, и не больше. Смерть – это покой. А вы теряете последнего мечтателя, и поселение, если ничего не произойдет, тоже ждет смерть, только медленная и страшная. А ничего уже не произойдет, потому что если вы перестанете звать Землю, с нее вам не помогут.

– Опять ты за свое, – укоризненно заметил Оливер. – Даже теперь, на грани…

– Ну так, а когда же быть честным, если не на грани?

Блейн смотрел на него, потом – на бушующую реку, мост над ней и далекие джунгли. Воздух здесь уже был влажным, но еще относительно свежим. А там, дальше… Там всегда пахнет гнилью, там невозможно долго находиться.

В джунгли выезжали лишь по острой необходимости, думая о том, как бы поскорее вернуться. Но Фостер уезжал навсегда. Он был высоким, еще сильным, еще крепким, но все равно не таким, как в молодости. Впрочем, там, в сердце Арахны, и молодые не выживают, так что возраст ничего не меняет.

– За время жизни второго поколения население