Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Около пяти часов вечера он приехал к решетчатым воротам на площади Бово и попросил сообщить министру внутренних дел, что явился для доклада. Энергичный Кристиан Фоше, давний соратник Шарля де Голля[22], сразу же принял его:
— Ну, что мы имеем, мсье Гримо? — спросил он, нахмурив густые брови.
— Посмотрите, господин министр.
Префект протянул ему листовку. Министр только что вернулся из Меца[23], где председательствовал на конференции мозельских мэров, так что за ситуацией он следил издалека. Фоше просмотрел листовку: «Буржуазия старается изолировать и разобщить наше движение. Мы должны отреагировать немедленно. Объявим всеобщую забастовку. С понедельника и до тех пор, пока все наши товарищи не будут освобождены…»
Воззвание было написано от имени Студенческого союза, вице-президент которого был арестован в пятницу. Министр спросил префекта:
— А этот Соважо все еще в кутузке?
— Освободили вчера вечером, как и Кон-Бендита[24].
— Этого буйнопомешанного из Нантера?
— Его арестовали еще до начала беспорядков, но завтра он предстанет перед университетским советом. Пусть деканы и ректоры сами с ним разбираются. Это не наше дело.
— Главное — сохранять спокойствие, избегать столкновений, но перевес должен оставаться на стороне закона.
— Насколько это возможно, господин министр.
— Что вас смущает?
Никто в правительстве не принимал студентов всерьез, министры шутили, говоря, что для ребят это прекрасный способ отвертеться от приближающейся сессии, пожимали плечами. Де Голль считал весь этот шум простым ребячеством. Студентам положено учиться, и точка. Чтобы мальчишки оскорбляли государство? Об этом не может быть и речи. Надо их проучить. Даже в тот день, когда начались беспорядки, генерал нимало не был обеспокоен страстями, кипящими в аудиториях. Он пообедал с Фернанделем[25]и Анри Труайа[26], а потом отправился в свою резиденцию в Коломбе[27], чтобы подготовиться к отъезду в Румынию. Первый министр Жорж Помпиду[28]находился в Иране. В тот день он в бронированном подземном хранилище одного из тегеранских банков восхищался сокровищами шаха. Он отказался прервать поездку и дал всего одно указание: «Проучите этих молокососов!»
Кристиан Фоше задумался.
— Вы полагаете, — спросил он префекта, — мы совершили ошибку, послав наших людей в Сорбонну?
— Наши люди откликнулись на призыв ректора.
— Это я прекрасно знаю.
— Были допущены некоторые оплошности, — добавил префект.
Неделю назад полицейская служба общей информации встревожила Алена Перефитта, министра образования, в самых устрашающих красках изобразив университетский городок в Нантере и леваков, уже в который раз готовящих там серьезные беспорядки. От декана Граппена потребовали закрыть факультет. Занятия возобновятся, когда все успокоится. Это привело к тому, что сотни возмущенных студентов вышли на площадь перед Сорбонной, приехала полиция. Наказать виновных? Или выждать? Все колебались, и министр юстиции Луи Жокс, исполнявший обязанности премьер-министра, отнюдь не горел желанием принимать какие-либо решения.
— Неужели Вы так боитесь завтрашней демонстрации? — спросил министр у префекта.
— Мсье Перефитт объявил преподавателям, что демонстрация незаконная, мало того, выступая по радио, он обозвал студентов смутьянами…
— А разве это не правда?
— Правда не всегда бывает кстати.
— А что левые? Политики?
— Сидят тихо. Компартия отзывается о студентах примерно так же, как господин министр образования.
— Прекрасно! Значит, это будет обычное студенческое шествие.
— Это выяснится завтра, господин министр.
При входе в женское общежитие университетского городка в Пантере, где раньше сидели в засаде несносные сторожа, строго следившие за всеми входящими и выходящими, чья-то безымянная рука намалевала на стене ярко-красную надпись «Запрещается запрещать». Родриго и Теодора, увешанные пакетами, поднялись на седьмой этаж, постучали в одну из многочисленных дверей, услышали сонное «да…», представились, и Марианна открыла им, потягиваясь. Волосы спадали ей на глаза, одета она была в толстый свитер, закрывавший бедра.