Девчонка слабо шевельнулась, и он подтянул ее к груди, ухватил зубами за свитер и, освободив руки, ринулся вниз по течению! Он плыл и плыл, но лед над головой не кончался, а воздуха уже просто не было.

«Господи! – взмолился он. – Дай доплыть!»

И он плыл еще бесконечное количество метров, чувствуя, как сводит спазмами лишенные кислорода легкие, как уже не на воле к жизни – ее давно не было, – а бог знает на чем движется его тело.

Лед кончился в тот самый момент, когда он понял, что уже не живет. Михаил вынырнул, хватанул ртом воздуха пополам с водой и, хрипя и откашливаясь, поплыл к поросшему кустарником берегу. Он выполз на берег полумертвым, сверхусилием воли подтащил девчонку к себе и перегнул через колено головой вниз. Кажется, что-то вылилось, но он этого не видел и не слышал. Начал делать искусственное дыхание, но вскоре понял, что у нее просто не бьется сердце.

Михаил потащил ее вверх по склону, там было немного светлее от недалеких поселковых фонарей. Кинул на снег и остолбенел – это была Катька Звонцова, Иркина сестренка! Он бросился делать ей массаж сердца, но сведенные кисти не слушались и съезжали с хрупкого тела. Раз за разом, шаг за шагом, он делал все заученные на медчасах процедуры, но все было бесполезно.

– Господи! – заорал он. – Ну помоги же! Я не могу так!!!

Он не успел подобрать слов – сердце завелось само. Михаил поднял девчонку на руки и кинулся было в поселок, но вспомнил про пацана.

– Блин! – ругнулся он, рывком перекинул Катьку через плечо и кинулся назад, к промоине.

Мальчишка так и лежал: половина тела на льду, половина в воде. Михаил кинул девчонку в снег и побежал к парню, а метров за пять упал на живот и пополз. Добрался, схватил за ворот и рывком вытащил на лед. Всмотрелся. Было темно, но Михаил понял, что парню совсем хреново.

Он оттащил его за собой поближе к берегу, поднял и попробовал поставить на ноги. Пацан был никакой. И тогда он перекинул его через одно плечо, Катьку через второе и, как был, в носках, побежал в больницу.

До расположенной с краю поселка усть-кудеярской больницы было недалеко, метров шестьсот. Два раза ему встретились веселые компании, но толку от них не было никакого – только время терять, а это было нельзя.

Когда он добежал до приемного покоя, дверь оказалась закрытой, и он вышиб ее ногой. Вторую выбить не успел – открыла встревоженная дежурная.

– Что вы хулиганите! – начала она, но тут же осеклась.

– Завтра починю, – задыхаясь, пообещал Михаил. – Этих откачивайте… Куда их?

– Господи, Вова! – всплеснула руками дежурная, узнав мальчишку.

Он оттащил ребятишек в кабинет или что там у них, а сам вытер лицо висящим на крючке синим халатом и сел в приемном покое, не замечая, как образуется вокруг него лужа из стекающей воды. Его трясло. И он молился. Он не знал, какие слова будут сейчас правильными, а порой у него даже не было слов, а только одна, направленная Туда, на Самый Верх, мольба: «Пусть она живет!»

Звонцовы были их соседями по бараку еще в конце семидесятых, а с Иркой, Катькиной сестрой, у него даже был роман. Это уж потом, когда партия объявила курс на полную ликвидацию барачных строений, они с матерью получили от птицефабрики эти полдома, а тогда…

Но дело было даже не в Звонцовых. Просто он знал, что такое «не успеть», с ним это однажды случилось, и он не хотел, чтобы это повторилось еще раз.

Бачуля подорвался на мине за месяц до дембеля. Ему оторвало обе ступни. И в санчасть они тащили его втроем: медик, Кошка и он. И не успели.

Бачулин поселок был здесь рядом, за Волгой, и они вместе мечтали о том, как забурятся на острова с ящиком водки и удочками – на неделю… на две… на месяц!

– Миша! – толкнули его. – Шатун!

Он открыл глаза. Напротив стоял Костя – в очках, белом халате.

– Как они? – спросил Михаил.

– Нормально. А ты, я вижу, не очень… Ну-ка, пошли со мной… Можешь идти?

– Я… ничего… Я домой пойду.

– Что, прямо в носках?! Точно говорят, что ты головкой ушибся! – покачал головой Костя. – Вперед, не возражать!

* * *

Костя сделал-таки ему больничный, хотя поначалу Михаил и возражал. Он чувствовал себя вполне работоспособным. А потом на все махнул рукой и два дня провалялся на диване с «Тремя мушкетерами» в руке. Но книга не шла. Он возвращался и возвращался мыслями в ту ночь и уже не мог делать вид, будто ничего не произошло. Теперь он уже не боялся признать, что это было. Не сам он остановил свою руку с занесенным ломом там, в зоне, не сам он выбрался из-подо льда, не сам он завел сердце Катьки Звонцовой. У него было такое чувство, что его долго и кропотливо вели к этому дню. Вели только для того, чтобы он понял – Бог есть!

* * *

По весне Михаил продал меховую куртку и почти новенькую камуфляжку и взял билет на Москву. Его ждала Загорская семинария.

– Ты понимаешь, на что идешь? – сурово спросил его дед Григорий.

– «Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме», – серьезно ответил Михаил.

* * *

Как всегда, в 5.30 утра, приветственно кивнув милиционеру, отец Василий прошел мимо поста ГИБДД, а затем и мимо автостоянки. Несмотря на ранний час, дальнобойщики уже проснулись и громко перешучивались друг с другом. Вылезли из кабин и заспанные, помятые на своей нелегкой работе их «плечевые» подруги.

– Бог в помощь! – поприветствовал тружеников отец Василий.

– Иди-иди, батюшка! – весело отозвалась одна из плечевых. – А то твои старушки, поди, заждались…

– Объяснил бы ты этим оторвам, отец, что нельзя в таком режиме работать! – пошутил невесть откуда взявшийся капитан Белов – начальник поста. – Слышали, девочки? Бог запрещает!

– Господь наш работать не запрещает, – мягко пояснил отец Василий. – Господь нам свою любовь заповедовал.

– Так я у него тогда почти святая! – заржала плечевая и призвала в свидетели шофера. – Чего-чего, а любви во мне хоть отбавляй! Правда, Паша?

– Блуд не есть любовь, – серьезно возразил отец Василий. – Они по природе своей разнятся. Блуд от праха, а любовь от духа.

– Брось, отец, – махнула рукой плечевая. – Двадцать один год на свете живу, а разницы так и не уловила.

Отец Василий понимающе кивнул.

– Так бывает. Для одних эта дорога ведет в храм, – показал он на трассу. – А для других эта же самая дорога – путь прямо в ад.

– Ладно, поп, будет тебе пугать, – устало и зло посмотрела на него плечевая. – В церкви у себя агитировать будешь.

– Ей с таким задом, – ущипнул девушку за ягодицу капитан, – рано еще о душе думать.

Плечевая коротко взвизгнула.