Монастыри мужские и женские в Новгороде и пригороде: Антониев, Аркаж, Ефимин, Хутынский, девичьи — Черницын, Юрьев и иные большие и малые…

В Детинце и подворье архиепископа Киприяна и жилье ратников, кои день и ночь сторожат город.

На Софийской стороне вечевая площадь и гостевые дворы. По зову колокола на вечевую площадь сходится многочисленный беспокойный люд, чтобы решать вопросы жизни города.

Миновав складские строения готских, свейских и других иноземных гостей, какие в прошлые лета подолгу проживали в Новгороде, Дмитрий приостановился. Из-за бревенчатых стен доносился свирепый лай сторожевых псов, кормленных ратниками сырым мясом.

Глаза князя пробежались по тринадцатиглавой Софии, перекочевали на боярские и купеческие хоромы. У юго-восточного прясла Детинца прилепились домишки ремесленников. В Новгороде строения не то, что в Переяславле-Залесском, все больше двухъярусные.

Сизые дымы поднимались над городом. День обещал быть морозным. Великий князь спустился к мосту. Он хоть и деревянный, но на семнадцати устоях. На нем новгородцы жаркие споры на вече заканчивали драками, смывая кровь в водах Волхова. Дмитрий смотрел на лепившиеся по берегу баньки. Некоторые из них курились. В кузнечном ряду вовсю стучали молоты, перестукивались молоточками по наковальням. С кузнечного конца тянуло окалиной. По мосту к торжищу, медленно перекачиваясь, катил воз с сеном. Возчик поклонился князю.

Посмотрев на вмерзшие в волховский лед волнорезы моста, Дмитрий направился в Детинец.

* * *

Исиокон веку повелось на Руси: князья либо тиуны[7]собирали дань с люда. Отправлялись в полюдье по морозу и снегу, потому как не было проезжих дорог, сплошное бездорожье и болотные топи. Ко всему смерд[8]к зиме и хлеб сожнет, и живность заготовит, туески маслом и медом наполнит. А промышлявшие охотой зверя добудут.

Боярин Самсон, тиун великого князя, давно уже одолевал Дмитрия: «Пора отправляться к корелам, дружина наша, княже, поиздержалась, да и новгородцы ждут, когда мы в Копорье уйдем».

Дмитрий и без того знал свои нужды, да все оттягивал, ждал вестей из Переяславля-Залесского от Апраксин. Болеет княгиня. Чуть полегчает, и снова хворь наваливается. Уж Дмитрий и лекаря ей отыскал из страны византийской, грека многознающего. Великий князь на него надежду возлагает.

Апраксин, Апраксия, — шепчет Дмитрий и горестно опускает голову, — я ль тебя не холил, в молодые лета от невзгод не берег?..

Потер седые виски, прошелся по горнице. Под сапогами скрипнули половицы. Со двора донеслись голоса гридней. Князь прислушался, но, кроме отдельных слов, ничего не разобрал, подумал: «Что им в их лета?»

В молодости и он, Дмитрий, много ли о чем думал? Даже когда отец, Александр Невский, посылал его с дружиной в Копорье заступить дорогу свеям, Дмитрий его наказ исполнил.

В ту пору Александр Ярославич в Орду собирался, к Бату-хану. Много раз он бывал в Сарае и всегда возвращался с удачей. А в последний раз, будто смерть свою чуял, собрал сыновей, наказ давал… Дмитрий слова отцовские запомнил и все годы старался среднего брата, Андрея, улещать, не потворствовал ему и удел его не расширял.

В палату, мягко ступая, вошел воевода Ростислав, крупный, бородатый, с глубоким шрамом на щеке. В морозную пору шрам наливался, алел.

Мыслю, княже, пора выступать.

И то так. Дождемся гонца из Переяславля — и в путь. Коней перековать надобно. Обозом санным двинемся. Гридни на розвальнях поедут, коней приторочат.

Самсон жалуется: Олекса на деньги скуп.

Скажи Олексе, с Копорья воротимся — вернем. А ноне по полтрети алтына на гридня пускай отсчитает.

Дмитрий прошелся по палате, остановился напротив воеводы. Положив руку ему на плечо, заметил:

А скупость Олексы не от доброй жизни, он за казну перед Новгородом в ответе. — И вновь сказал: — Вернемся из Копорья, все воротим.

Новгород, княже, на уебя надеется, да и гридни, мыслю, не внакладе будут. И княжество Переяславль-Залесское с татарским разорением нищает.

Ростислав покинул палату, а Дмитрий о братьях подумал: нет меж ними лада. Даниил покуда голос не подает, смирно сидит в Москве. А надолго ли? Ну как умом и дрязгами Андрея жить начнет? Что скажут иные князья удельные — ростовские, муромские, тверской, белозерский?.. О-хо-хо, всем ли он, Дмитрий, угоден?.. И здесь, в Новгороде, не каждому боярину ко двору. Поди, есть и такие, какие его великое княжение меркой Александра Невского измеряют, сравнивают. По всему видать, позабыли либо вспоминать не желают, как изгоняли Невского из Новгорода.

Дмитрий тогда несмышленышем был и понаслышке о том ведает. Отец из Новгорода ушел, встал неподалеку. В ту пору немцы Псков взяли, Новгороду грозили, горожане поклонились Невскому, и он одолел рыцарей на Чудском озере…

Когда Невский сыновьям уделы выделял, Дмитрию Переяславль-Залесский достался. Здесь он провел многие годы: разор ордынский застал, вместе с переяславцами город рубил, стены и дома ставил. Споро строили мастера, далеко окрест слышались удары топоров, пахло свежим тесом. Навсегда запомнились Дмитрию эти запахи… Сюда, в Иереяславль-Залесский, он привез из далекого Устюга и молодую жену Апраксию. Здесь рождались и умирали дети. Вот только что и сохранился Иван, болезненный, Богом забытый, потому как не может оставить после себя наследника…

Ударили в Софийском соборе к обедне. Вошла дородная ключница Меланья, внесла чашу с горячим молоком.

Испей, княже. — Поставила чашу на столик. — Хочешь, я тебе медка принесу?

Усмехнулся Дмитрий, подумав: «Как за малым дитем, Меланья доглядывает. Этак ее Апраксин наставила». А вслух сказал:

Спасибо, Меланья, потом выпью.

Ответил и забыл. Мысленно вернулся к тому времени, когда отец посылал его в Копорье. Те были его первые лета княжения в Переяславле-Залесском. С дружиной он прошел в землю лопарей — места дикие, глухие, где жили по чумам и избушкам, более напоминавшим дымные землянки, селились большими семьями, ездили на оленях и промышляли зверя. Дмитрий видел, как ловко лопари бьют стрелами белок и соболей, по неделям спят на снегу и питаются, бог знает чем. Вот к этим лопарям и предстоит ему отправиться за недоимками…

В тот раз ни шведы, ни немцы к Копорью не подходили, видимо проведав, что пришла дружина русичей, встала на их пути, а Дмитрий, собрав с лопарей дань мехами и кожами, все привез в новгородскую скотницу.

Многое из того, что доставил в Новгород Дмитрий, отец, Александр Невский, отвез в Орду, ублажая ханских жен и многочисленных родственников.

Рассказывал Невский, как Берке-хан вознамерился женить его, насилу Александр Ярославич уклонился. «Я, — говорил, — стар, а молодая жена годами сыновьям моим годится…»