— Это миссис Мерсер, — сказала она. — Экономка Джеймса.

Она взяла у Хилари альбом и, не закрывая, положила себе на колени.

— Если бы не она, все могло бы еще обойтись. Ее показания оказались решающими. Можешь себе представить: она рыдала все время, пока их давала. Естественно, это произвело сильное впечатление на присяжных. Если бы она выглядела мстительной или злобной, это и вполовину бы так не навредило Джефу; но когда она, глотая слезы, клялась, будто слышала, как он ссорился с Джеймсом из-за этого завещания, она обрекала его. Был еще крошечный шанс, что они поверят в то, что Джеф нашел его уже мертвым, но она с ним разделалась. — Голос Марион надломился и стал почти беззвучным. Через минуту она справилась с собой и недоуменно проговорила: — Она всегда казалась мне такой милой… Дала мне рецепт этих лепешек. Я думала, я ей нравлюсь.

Хилари переместилась на пятки.

— Она так мне и сказала.

— Тогда почему она это сделала? Почему? Я уже начинаю казаться себе слепой идиоткой, но я не могу понять, зачем ей это понадобилось. Джеф нравился ей! Она свидетельствовала против него словно под пыткой, вот в чем дикость! Но зачем она вообще свидетельствовала? Вот чего я не могу, просто не в силах понять. Джеймс был уже мертв, когда Джеф там оказался. Когда Джеймс позвонил, было восемь. Мы только что закончили ужинать, и Джеф сразу уехал. О! Я знаю, ты слышала это уже сотни раз, но сейчас важно то, что это правда. Джеймс действительно позвонил ему, и Джеф действительно поехал в Путни, как показывал на суде. Он поговорил по телефону, повесил трубку и сказал мне: «Джеймс просит срочно к нему приехать. Похоже» он сильно чем-то расстроен». Потом поцеловал меня и сбежал по лестнице. А когда он туда приехал, Джеймс был мертв — лежал поперек своего письменного стола, и рядом валялся пистолет. И Джеф его поднял. О, если бы только он этого не сделал! Он сказал мне потом, что и сам не знал, что поднял его, пока не увидел в своей руке. Он вошел туда через сад и никого не встретил и первым, кого он увидел, был Джеймс, мертвый Джеймс, рядом с которым лежал пистолет, и он его поднял. А потом в дверь начал ломиться Мерсер, и дверь оказалась заперта. Кто ее запер, Хилари? Она была заперта изнутри, в замочной скважине торчал ключ, и на нем были отпечатки одного только Джефа, и на дверной ручке тоже, потому что он хотел открыть дверь, когда постучал Мерсер. Потом он повернул ключ и впустил их — миссис и мистера Мерсер, — и тот сказал: «Господи, мистер Джеф! Что вы натворили?»

— Не надо! — вскрикнула Хилари. — Не начинай все сначала, дорогая. Ты никому этим не поможешь.

— Не помогу? Думаешь, я сидела бы здесь и рассуждала, если бы могла хоть чем-то помочь? — тихо и устало спросила Марион. — Мерсер заявил, что ничего не слышал, кроме того звука — как от лопнувшей покрышки или мотоциклетного выхлопа — минутой раньше. Он был в это время в кладовой — чистил хрусталь и серебро, чтобы убрать в буфет. И это правда, потому что у него были перемазаны руки, а в столовой нашли инструменты и серебро. Но вот его жена, которая находилась в это время наверху и перестилала постель Джеймса, заявила, что, проходя через холл, услышала в кабинете очень громкие голоса. Она сказала, что подошла к двери и стала слушать, потому что испугалась, и присягнула, что слышала своими ушами, как Джеф и Джеймс ссорились. И еще она присягнула, что слышала выстрел. После чего она завизжала и бросилась за мужем.

Марион встала, и альбом, растрепавшись, упал у коленей Хилари. Резким изящным движением оттолкнув кресло, Марион принялась ходить взад и вперед по комнате. Казалось, невыносимая боль заставила ее забыть об усталости. Она была так бледна, что Хилари испугалась.

— Я прокручивала это снова и снова, снова и снова. Я повторяла это до тех пор, пока не начала видеть во сне, и я точно знаю, что во всем этом нет ни малейшего смысла. Ни капли. В суде было то же самое — только шум — одни слова. И эта женщина, своими слезами и клятвами отнимающая у Джефа жизнь — без всякой на то причины. И никакого намека на мотив — ни у кого не было причин убивать Джеймса. Только у Джефа, потеряй он голову и убей его в порыве ярости, узнав о новом завещании, где он даже не упомянут. Но он не делал этого, Хилари, не делал! Горячий нрав дорого обошелся ему на суде, но я готова поклясться, что он этого не делал! Джеймс растил его как своего преемника, и у него не было никакого права отказывать Джефу в этом. У него не было никакого права вызывать его к себе в офис и обещать партнерство, чтобы потом изменить собственное решение, если, конечно, он собирался сделать именно это. И все равно Джеф не тронул бы его — я слишком хорошо его знаю. Он не смог бы его даже ударить, не то что застрелить. Нет, это просто невозможно. — Она прекратила свое беспокойное хождение по комнате и остановилась у окна, молча глядя наружу. Потом тихо проговорила: — Это возможно только в кошмаре. Но кошмар длится уже так долго. Иногда мне даже начинает казаться, что я могу в это поверить.

— Нет, — коротко всхлипнула Хилари.

Марион обернулась:

— Но почему Джеймс уничтожил свое завещание и составил новое? Почему он оставил все Берти Эвертону, для которого у него раньше и слова доброго не находилось? Он ведь любил Джефа. Весь предыдущий день они провели вместе. Между ними не было ссоры — ничего такого. А на следующий день он уничтожил свое завещание, составил новое и в восемь часов вечера послал за Джефом, чтобы тот нашел его уже мертвым.

— А ты не думаешь… — начала Хилари.

— Я только и делаю, что думаю. Я скоро с ума сойду от этих мыслей.

Хилари дрожала от возбуждения. Она жила с Марион уже почти год, и никогда — никогда еще! — Марион не обсуждала с ней Дело. Она хранила его в самом темном и жутком уголке своей души и не забывала ни на секунду, спала она или бодрствовала, но никогда — никогда прежде! — не говорила о нем.

И все это время Хилари переполняли самые блестящие озарения и догадки. И если бы только Марион заговорила об этом сама, распахнула бы этот темный уголок своей души, изгнав из него тьму и позволив озарениям Хилари осветить его, она была почти — даже совсем почти — уверена, что сумела бы ухватиться за что-то, что просмотрели раньше, и прояснить наконец все дело.

— Нет, нет, дорогая, выслушай меня! Пожалуйста, Марион. Ты не думаешь, что кто-то подделал завещание?

Марион стояла у сундука, отвернувшись к окну. У нее вырвался горький смешок, больше похожий на плач.

— Ох, Хилари, какой же ты еще ребенок! Неужели ты думаешь, это не проверяли? Неужели ты думаешь, мы не проверили хоть что-то? Джеймс заезжал в банк и заверил там новое завещание в присутствии управляющего и одного из клерков.

— Но почему? — спросила Хилари. — Я хочу сказать, почему он не взял свидетелями Мерсеров? Ведь совсем не обязательно ездить в банк, чтобы заверить завещание.

— Не знаю, — устало ответила Марион. — Как бы там ни было, он это сделал. А Мерсеры не могли заверить завещание потому, что были в нем упомянуты. Джеймс послал за своим адвокатом и в его присутствии уничтожил старое завещание. Потом продиктовал ему новое, они вместе поехали в банк, и там Джеймс его подписал.