– Ты знаешь, что его невозможно снять? Не боишься так сильно рисковать? – Влад смотрит со снисходительной улыбкой.

Он не разделяет удушающего сумасшествия, охватывающего меня. Он всегда раздражающе спокоен и собран, а мою грудь разрывает от клокочущих внутри чувств. Кажется, я даже не могу улыбаться.

Пытаюсь пальцами обхватить запястье Влада, но рука слишком мала, чтобы обвить его полностью, как кольцом. Разрыв выглядит тревожно. Искать во всем знаки – это признак любви?

– Я хочу стать твоим замком, – шепчу я…

Убрав руку от лица Влада, я вернулась в реальность. Густое и насыщенное воспоминание кружило голову, как крепкое вино, и впервые за много времени в ней не осталось места ни для одного проклятого слова.

– Не веди себя как мерзавец. Ты не такой, – прошептала я. – Я уверена, что не смогла бы влюбиться в мерзавца.

– Ты слишком мало знаешь о самой себе. – С короткой улыбкой он протянул мне зажатый между пальцами сложенный листочек с адресом. – Прощай, Анна.

Влад ушел, оставив меня наедине с украденным воспоминанием и старым домом с темными окнами. Прежде чем уйти, я настырно вернула записку на место.

* * *

На три дня столицу и пригород накрыло серыми низкими тучами. Окрестности маленького особнячка омывал дождь, стучал по крыше, змеился по оконным стеклам. Ветер гнул и трепал деревья, и со второго этажа было видно, как косые потоки ливня, бьющие по фермерским полям, от каждого порыва подергивались видимыми невооруженным глазом волнами. И как только серая хмарь истончилась, в прорехах показались несмелые солнечные лучи, а грязь на размытых глинистых дорогах стала подсыхать, у нашего дома остановилась незнакомая карета.

Не веря собственным глазам, я припала к окну, и когда дверца открылась, то, сама того не желая, задержала дыхание. Однако из экипажа появился смутно знакомый тип, высокий и худой, в недурственном камзоле и в высоких сапогах.

– Генри? – игнорируя сжавшееся от разочарования беспардонное сердце, припомнила я приятеля, живущего в доме Владислава.

Он сильно удивился, когда увидел на пороге меня, и вместо приветствия брякнул:

– А лакей?

– У нас нет лакея, – для чего-то оповестила я, вдруг остро почувствовав пустоту особняка, ведь, едва распогодилось, Глэдис отправилась в город. – Что вас привело к нам?

Генри покосился на притолоку, где поблескивал вживленный в дерево магический амулет, не пускающий в дом нежданных гостей. Насколько мне было известно, подобный кристалл стоил баснословных денег, но Кастан настоял на магических рамках ради нашей с Глэдис безопасности. Понимая, что без приглашения войти все равно не сможет, гость прочистил горло и объявил:

– Откровенно говоря, я здесь в качестве посыльного.

Он протянул знакомый сложенный вчетверо листочек, и у меня загромыхало сердце. Я схватила записку, развернула и с жадностью прочитала короткое послание, оставленное сразу под моим письмом.

«Я жду тебя».

– Почему Влад не приехал сам? – подняла я глаза от записки.

– Вы исчезли, забыв с ним попрощаться, так что будьте к нему чуточку снисходительнее, Анна.

– Мне надо переодеться, – решилась я на поездку. – Вы можете подождать в доме.

– Не переживайте о моем комфорте, я вполне способен посидеть в экипаже, – церемонно отказался от приглашения Генри и указал большим пальцем назад, намекая на заляпанную грязью карету.

Застегивать бесконечный пуговичный ряд, пудрить лицо, накладывать на губы розовую помазулю тонкой кисточкой нервными, нетерпеливыми руками было страсть как неудобно. Закончив со сборами, я остановилась у высокого зеркала. Из отражения на меня смотрела ярко накрашенная высокородная дама в дорогом бархатном платье и с несуразной маленькой шляпкой, приколотой к светлым волосам.

…Нелепая, смешная, претенциозная.

Разозлившись, я сорвала головной убор, вылезла из вычурного наряда, смыла краску с лица, надела простое дорожное платье. Вернулась из коридора, чтобы нацепить следящий кристалл, на столике в холле оставила письмо для Глэдис и вышла из дверей. К моему огромному удивлению, золотые карманные часы с острыми стрелками показали, что сборы заняли всего десять минут.

Генри с неуклюжей обходительностью помог мне усесться в карету, и все равно, когда я забиралась, то испачкала подол. В экипаже пахло кислым вином, словно кто-то разбил целую бутыль, а в незашторенное окно струилась дождливая прохлада, и я пожалела, что не взяла шаль.

Некоторое время мы в полном молчании тряслись по размытой дороге, но вдруг у Генри вырвался странный смешок. С удивлением я обратилась к попутчику. Он кусал кулак, стараясь подавить приступ хохота, и мне стало не по себе.

– Генри, что вас рассмешило?

– Я много лет мучаюсь вопросом, почему стоит произнести имя Влада Горского, как даже умницы превращаются в безмозглых гусынь?

– Простите?

– Ты так легко поехала со мной, Анна…

Я не успела испугаться и осознать, что происходит, как он выставил ладонь и с силой сдул мне в лицо серебристый порошок. В воздухе закружилось мерцающее на солнце облако, кислый запах усилился. Невольно я вдохнула пыль, в носу запершило, а во рту появился горьковатый привкус. Закашлявшись, я прохрипела:

– Что ты делаешь?

– Избавляюсь от тебя.

Последнее, что я увидела, прежде чем потерять сознание, – стремительно приближавшаяся к носу лавка, отполированная сотнями пассажиров до неимоверной гладкости и…

В сознание меня вернула ударившая по глазам вспышка. Застонав, я хотела закрыться ладонью, но не смогла пошевелить руками. Стоило повернуть голову в слабой попытке спрятаться от жалящего света, как тут же виски пронзила яростная боль, точно при чудовищном похмелье. Рядом кружились голоса, и кто-то беспрерывно рыдал за стеной.

– Опять ты этой дрянью товар одурманил, – ворчал незнакомый визгливый голос, принадлежащий то ли мужчине, то ли женщине. – Они потом до утра с кровати подняться не могут, а торги уже начинаются.

– Берешь или нет? – фыркнул Генри.

– Сколько хочешь?

– Семьдесят процентов.

– Совсем охамел, стервец? Если она издохнет на помосте? Сорок и не больше.

– Ладно, все равно случайно подвернулась, – пробухтел Генри. – Только монетами, а не ассигнациями.

– Может, тебе еще на счет в банке положить?

Плохо понимая, что обсуждают люди рядом, я собрала крохи сил и просипела:

– Потушите свет…

– О, глянь-ка, очнулась! – обрадовался мучитель. – Ну-ка, дорогуша, открой глаза. Хочу увидеть их цвет.

Повинуясь приказу, я с трудом разлепила веки. Чужие лица расплывались, к горлу подступала тошнота. Чужие пальцы больно сжали мне подбородок.