В такой же обстановке, очевидно, прошло и детство Жильбера Ромма. Но если бойкая и веселая Миет бывала у бабушки наездами, а значительную часть времени находилась в доме родителей, отнюдь не чуждых радостям земной жизни, то Жильбер, заточенный из-за недуга в четырех стенах, другой жизни просто не знал. Очевидно, именно такому воспитанию, наряду с болезнью, он и был обязан своим меланхолическим, замкнутым характером, а также прочной привычкой к аскетизму, который во время Революции будет признан республиканской добродетелью.

Впрочем, если бы, говоря о мадам Ромм, мы здесь поставили точку, портрет получился бы далеко не полным, написанным, пожалуй, излишне темной краской. Эта женщина отнюдь не была такой сухой святошей, как может показаться при знакомстве с принятым в ее доме порядком. «Ты очень жалеешь меня за то, что я провожу свою юность со старухой, которая только и знает, что молится да читает морали, – пишет Миет кузине. – Общество мадам Ромм не столь утомительно, как ты себе представляешь. Она обладает чувством юмора, может посмеяться острому словцу, пошутить не без изящества и не против, когда ей отвечают тем же. Суровая ко всем остальным, она совсем другая по отношению ко мне. Меня она балует».

Нельзя также не отметить и ее демократичность в общении с людьми. Унаследовав от родителей и мужа определенную движимую и недвижимую собственность (по оценке 1782 года – всего на 26 735 ливров), а также благодаря солидному общественному положению покойного супруга, мадам Ромм была вхожа в дома лучших дворянских семей округи. Однако общение с их обитателями не доставляло ей удовольствия. Так, после упомянутого выше визита в замок семьи де Фретта мадам Ромм призналась внучке: «Я не люблю общества людей, с кем нельзя говорить свободно. Вообще каждый должен посещать лиц своего ранга. Под равных не нужно подстраиваться, что не в моем характере. Поэтому я общаюсь с дворянами лишь постольку, поскольку это необходимо. Я прекрасно знаю, что в деревне они ищут общества буржуа за неимением иного. Но их авансы меня не обманут и не заставят отказаться от своих простых манер, чтобы им понравиться. Посещение великих всегда наносит вред малым». Гораздо охотнее, выезжая в сельскую местность (а ей принадлежало несколько участков земельных угодий в окрестностях Риома), мадам Ромм общалась с деревенскими жителями: «ей доставляло большое удовольствие слушать своих арендаторов», обсуждать с соседями «домашнее хозяйство, плохие урожаи и расходы».

Но хотя мадам Ромм и чувствовала себя гораздо свободнее с простыми селянами, детям своим она желала успешной карьеры в более высоких сферах общества и постаралась дать им лучшее из доступного для них образования. Жильбер, пораженный прогрессирующим недугом, не мог, подобно братьям, покинуть Риом в поисках знаний и учился в родном городе. К сожалению, документы, находящиеся в моем распоряжении, не сообщают о том, в каком возрасте Ромм начал учебу. Остается верить на слово моим предшественникам, надеясь, что у них были более подробные источники, которые они, правда, не указали. По утверждению первого биографа Ромма, овернского историка-любителя XIX века Марка де Виссака, первым наставником Ромма был аббат Батиа, каноник церкви Сент-Амабль (это его брат в дальнейшем станет мужем Антуанетты). А примерно четырнадцати лет отроду Жильбер поступил в Ораторианский коллеж Риома.

Основанный в 1618 году, коллеж в 1657 году перебрался в новое здание, где и располагался до своего окончательного закрытия в годы Революции. В XVIII веке здесь одновременно училось до восьмисот человек. Ну а поскольку для занятий имелось лишь девять залов, студентам приходилось плотно усаживаться на скамьях, держа записи на коленях: для столов не оставалось места. Впрочем, эта теснота имела и свои преимущества. В холодные овернские зимы так было гораздо теплее слушать лекции, ведь помещения коллежа не отапливались. По соглашению между властями города и конгрегацией ораторианцев, студенты в принципе учились бесплатно, хотя реально им все же приходилось ежегодно сдавать на нужды коллежа небольшую сумму – от 15 до 30 су с человека.

Ораторианский коллеж в Риоме. Учрежденная в начале XVII века конгрегация монахов-ораторианцев создала во Франции целую сеть учебных заведений, в которых особое внимание уделялось изучению точных и естественных наук

Учебный год длился десять с половиной месяцев: с 15 октября до конца августа. Занятия начинались в 7:30 утра и продолжались, в зависимости от времени года, до 13:30, 14:00 или 14:30. В целом учебная нагрузка составляла примерно 25 часов в неделю.

Несмотря на относительно небольшое число преподавателей (12–14, включая руководство коллежа), программа была достаточно насыщенна и разнообразна, как, впрочем, и в других ораторианских учебных заведениях того времени. Уже упоминавшееся противоборство между иезуитами и янсенистами охватывало и сферу образования, из-за чего в ней параллельно существовали две принципиально различные педагогические системы: собственно иезуитская и ораторианская, ориентированная на галликанские ценности янсенизма. Если иезуитская педагогика отдавала приоритет классическому образованию, то ораторианцы, напротив, делали упор на изучении живого французского языка и точных наук. Правда, латынь в риомском коллеже все-таки преподавалась, но ей было отведено достаточно скромное место. Студенты читали Федра, Корнелия Непота, Вергилия, Квинта Курция, Тита Ливия, Горация, Тацита и Цицерона. Древнегреческому языку риомские ораторианцы не учили, зато отводили приоритетное место французской литературе нового времени. Так, например, в сохранившийся до наших дней и публикуемый почти во всех историях риомского коллежа перечень учебных пособий за 1788 год включены труды Николя Буало-Депрео, Жана-Батиста Руссо, Жана Лафонтена и трактат по французской орфографии. Много времени отводилось также познанию истории, причем не только античной, но и современной.

Однако, пожалуй, наиболее впечатляющей разница между иезуитским и ораторианским образованием была в отношении к точным и естественным дисциплинам. В отличие от иезуитов, ораторианцы уделяли этим предметам повышенное внимание. В риомском коллеже для преподавания физики был приглашен даже специальный преподаватель: в годы учебы Ромма – П. Шабер. Студенты изучали также математику и физическую географию, прежде всего самой Оверни.

По мнению современных историков педагогики, для XVIII века ораторианское образование было поистине новаторским и наиболее близким к современному. Правда, сам Жильбер Ромм имел на сей счет совсем иное мнение. Много лет спустя после окончания им в 1770 году коллежа, именно Ромм, будучи председателем Комитета общественного образования, выступит 20 декабря 1792 года в Конвенте с докладом, нанесшим смертельный удар как его собственной alma mater, так и другим аналогичным учебным заведениям Франции. «Глупое уважение к этим монашеским институтам, – скажет Ромм, – до сих пор способствовало сохранению пороков и недостатков образования, что уже давно и самым радикальным образом противоречит повсеместному прогрессу искусств и философии. В то время как в сфере литературы все изменяется, все совершенствуется, коллежи – эти школы заблуждений и предрассудков – застыли, словно в летаргическом сне, под властью рутины, порожденной суевериями и деспотизмом. […] Люди не хотят больше обучения, которое душит гений, продлевает им детство дольше, нежели того требует природа, и после многих лет кропотливого и упорного труда оставляет у человека только ощущение собственного невежества или же нелепого самодовольства. Ни один из этих институтов не может быть сохранен…»