– Понимаю!

– Обидно ей… Эх, говорит, здоровые прибил! Хотя худенький он, видно сразу – непьющий! Жене счастье! А он взял и испортил их… Ну, я ее тогда пожалела и говорю: а че ты политику сюда шьешь? Сказала бы сразу, что позавидовала его здоровым органам!

– А она?

– Помирились… Но не сразу, а на следующий день… Ты кусок торта видела в холодильнике? Так это она принесла. Говорит: теть Нель, эт я так… про органы… Это я о своем, о девичьем…

Как-то зашла к нам соседка (такая, полукультурная, не Колян, но и не Лотман).

Мама у меня наивняк иногда: сидит с ней чай пьет и вдруг говорит:

– Бывает у человека вид похабный, а елда здоровая. Типа отдельной колбасы… (Довлатова то есть цитирует без предупреждения).

Соседка бледнеет, потом краснеет.

И говорит:

– У какого человека?

Мама говорит:

– У Ленина, к примеру.

У соседки лезут глаза на лоб, а я намеренно молчу: думаю, чем кончится?

Соседка краснеет еще больше и говорит:

– Откуда вы знаете, какая была… ну… эт самое… у Ленина?

Мама говорит:

– Да, конечно, не знаю, это, наверно, Крупская знала, да и то не факт (соседка краснеет уже густо и поражается – ведь мама робкая, старенькая и интеллигентная).

– Да мне все равно (продолжает мама), – что там у него было, просто смешно: «типа отдельной колбасы».

И смеется.

Соседка теряет дар речи, думает, наверно, что мама уже умом тронулась.

Тут я вступаю:

– Это юмор (говорю), – такой. Писатель – Довлатов. Самый читаемый в России. Слова – не его, а его персонажа. Вульгарного такого персонажа. Простого человека.

Соседка облегченно вздыхает:

– Ах, вон оно что!

Но тут же опять хмурится:

– Юмор у него какой-то… Похабный… И при чем тут колбаса?

– Колбаса всегда причем (говорю я). – Вот не будет колбасы, так и, извините, елду будет не с чем сравнить…

Соседка вдруг говорит (развелась с мужем-алкашом когда-то):

– Ни елды тебе, ни колбасы, господи прости…

– Так о том и речь (говорю).

– Теперь все ясно (подытоживает соседка).

Говорю маме:

– Надо прощаться, – говорю, – с европейскими ценностями.

– А у тебя были европейские ценности? Стекляшки из Венеции, пара платьев – какой-то там, ты говорила, хвастаясь, Ральф Лорен, ну и вроде коробочка для лекарств с портретом Мерилин… Небольшие ценности, честно говоря.

– Я о свободе-равенстве-братстве.

– А! Я знаю, ты любишь милиционерам об этом говорить, а они не понимают. Говорят: «Документы покажи!» Ну и прибавляют это слово на букву «б»…

– Братство?

– Ага. Братство.

…Кто-то предположил, что одной очень плодовитой писательнице книжки клепают вьетнамцы в подвале.

На что мама сказала:

– Ты же тоже много пишешь. И про тебя скоро так скажут. Да, честно говоря, я сама уже подозреваю, что у тебя под кроватью сидит не менее пяти вьетнамцев – один человек столько не напишет. Я иногда туда веником лезу, чтобы проверить: но я достать не могу до стены, они, наверно, в нее вжимаются.

– Мне до той писательницы далеко…

– Ну конечно: у нее целый подвал есть, а у тебя только кровать, под которой от силы пять вьетнамцев могут спрятаться. Но вот еда уходит стремительно: вчера кто-то съел две пачки пельменей.

– Да ты же сама их отнесла консьержке!

– Ну да, забыла совсем… Я отнесла и сказала, что это за работу: может, она тебе что-нибудь напишет. Для количества хотя бы.

– А как насчет качества?

– Ты думаешь, у нее хуже получится? То же самое примерно, а может, даже и получше… За это ты не волнуйся: за пачку пельменей станешь знаменитостью.

– В нашем подъезде?

– А что? Была же ты, как соседка в Алма-Ате говорила, самая красивая в нашем том подъезде!

– Ну да, где средний возраст жителей был 80.

– Ну да. Но для тебя – тоже неплохо.

Однажды к нам пришли в гости два сисадмина.

Не только мама, но и я ничего не поняла, ни единого слова.

Мама же спросила:

– А они кто, эстонцы? И почему так невежливо, на своем разговаривают, изредка вставляют русские предлоги и восклицания? Они же должны понимать, что мы эстонского не знаем!

Вспомнила, как мама ошиблась и набрала «секс по телефону».

Там что-то долго трещало, ничего не было слышно, а потом ей сказали:

– Пупсик! Какой ты большой! Я щас кончу!

А мама сказала:

– Да уж, побыстрее кончайте фигню нести и позовите Губайдуллу Мамедовича!

Там затихли (наверно, говорит мама, пошли искать Губайдуллу Мамедовича).

Маме надоело ждать, она положила трубку и через полчаса опять перезвонила.

На сей раз попав уже по адресу.

И говорит этому Мамедовичу (аксакалу):

– Ха-ха-ха! (И пересказывает, что ей сказали за полчаса до этого.)

Мамедыч, слава богу, тоже ничего не понял и говорит:

– Внуки баловались, наверно.

* * *

Когда мама узнала, что она звонила по ошибке в «секс по телефону», она мне не поверила.

И говорит:

– Как можно влюбиться по телефону?

– Там ведь речь не о любви.

– А о чем, по-твоему?

– О сексе.

– Как возможен секс без любви?

И посмотрела на меня торжествующе: типа срезала.

Соседи сбоку устроили дискотеку.

Громко и с визгами пляшут.

А соседи снизу начали стучать мне по батарее.

Думали, это я так гуляю.

Потом пришли.

Звонят в дверь.

Открывает мама – уже в ночной рубашке.

Соседи снизу говорят:

– У вас тут дискотека?

Мама говорит: