* * *

Миша пришел с дождя, промокший до нитки: – Определенно, есть какое-то обаяние в этом светящемся мокром асфальте.

* * *

Как дразнят запахи!

На улице набрасываюсь на хот-дог, прикусывая салфетку.

* * *

Я знаю, как обанкротить магазин.

Однажды в супермаркете Global USA на вешалке уцененных товаров я приглядела демисезонное пальто. Его уценили в четыре раза – за то, что на рукаве не было пуговицы. Но сидело оно прекрасно.

– Надо брать, – сказала продавщица с бейджем «Can I help you?». – А пуговицу купите.

Но я сделала проще: нашла на другом этаже точно такое же пальто, зашла в примерочную и оторвала недостающую пуговицу.

А потом так и шла до метро с пуговицей в кулаке.

* * *

Осенью уценю у них дубленку. Выберу, какая понравится, и отстригу пару пуговиц. Или пояс вытащу, так надежнее. И через неделю приду за ней в секцию уцененных товаров. А пояс у меня уже есть!

* * *

Америттер – это, оказывается, аутентичное название поджаренного на растительном масле хлеба. Еда нищебродов, но как благородно звучит.

* * *

Когда у нас нет денег, я экспроприирую у родителей зубную пасту. Выдавливаю сколько надо в пустую баночку из-под фотопленки, а тюбик, чтобы не было заметно, надуваю.

Миша потом: «Ты спасла нас от кариеса!»

* * *

Странный невроз, три раза уже посещал. Начинаю чистить зубы, и вдруг мне кажется, что это не моя зубная щетка. Что бы это значило? А еще иногда мерещится, что яу себя в гостях. В прямом смысле: дома. Что-то вроде маминой квартиры: все можно трогать, есть, пить, всем можно пользоваться, но это – гости.

* * *

– Ой, как от тебя вкусно пастой пахнет! Подыши на меня, а то я зубы не чистил.

* * *

Семь Гномов в кои-то веки приготовили завтрак. Что ж, очень мило с их стороны. На завтрак у нас нерожденные курочки и петушки.

– Э-эй! Ко-ко-о! – пою, тормоша вилкой яичницу. У меня хорошее настроение.

– Чего?

– Это я не тебе.

– А кому?

– Яйцу!

– А, – говорят Гномы, – понятно.

О слепая судьба! О бедный птенчик!

* * *

– Расскажи что-нибудь из детства!

– В детском саду, во время тихого часа, в возрасте шести лет я занималась рукоблудием.

– Да ну?!

Мое детство. Этюды Черни, собирательство заграничных этикеток, рассказы Драгунского, журнал «Юный натуралист» – кто за меня определил, что мне нужен именно этот журнал? – бабушка, ее дом, ее город – Павловский Посад. Хожу по магазинам. Мне дают рубль, это три пломбира, два крем-брюле и одно «Морозко». Ангины не было никогда и нет до сих пор. Весной с соседкой одноклассницей ездили на кладбище – срезали нарциссы и продавали на Казанском вокзале по десять копеек за штуку. У меня была глиняная расписная копилка. Больше не помню. Опять в голове вертится Черни…

* * *

Часто играли во дворе с одной девочкой из соседнего дома.

– Ася, – спрашиваю я, – а как тебя по-настоящему зовут – Асетрина?

Это была, конечно же, аналогия «Катя и Катерина». Мне странно, что я помню эту осетрину, ведь мне было тогда три года.

* * *

Помню, я еще сказала ей тогда: «Давай дружить!» – а папа потом: никому не говори «давай дружить». А мы просто договорились.

* * *

Однажды маме в магазине понравилась мыльница. Это была мыльница на присоске, и маме ее очень захотелось. Мыльница стоила восемьдесят копеек, это было дорого. Но мама выпросила у папы эти восемьдесят копеек и купила ее.

Мыльница должна была присасываться к кафелю, но почему-то не присасывалась, а сразу отскакивала в сторону вместе с мылом. Мы с братом были в восторге, целый вечер присасывали ее к стенке и смотрели, как она отскочит.

На следующий день мама отнесла покупку обратно, чтобы поменяли, но мыльниц уже не было.

И тогда на эти восемьдесят копеек мама набрала папе носков.

* * *

В обмен на корпус от кассеты брат научил меня открывать папин сейф маминой пилочкой для маникюра, причем из всего набора подходила только одна – самая тоненькая; остальные не пролезали.

* * *

Помню родительский лексикон. У мамы с бабушкой было свое арго, специальный подвижной состав словечек, касающихся моего поведения, времяпрепровождения или уличавших меня в нездоровье:

– сачкует (пропускает занятия в школе, сказавшись больной, а на самом-то деле знаем мы эти простуды);

– питюкает (играет на пианино);

– не ботай! (не стучи ногами по стулу);

– через-не-хочу! (касательно геркулесовой каши);

– подкашливает (а это вообще предательство: можно в любой момент, как волшебный Сезам, произнести это слово, и она – то есть я – никуда не пойдет. Даже тихое учительское мошенничество типа ярмарка солидарности меня впоследствии меньше расстраивало);

– не мамкай!;

– не нервируй меня-а!;

– что за девка поперешная! (бабушкино любимое);

– одет как панано (это обычно папе);

– чумазая, как отымалка (а это уже мне, отымалка – грязная тряпка, которой протирали печь);

– Лера, кто ест руками? Одни свиньи едят руками!;

– красавица каканая! (по аналогии с писаной);

– сбагрить (отправить ребенка к бабушке. Ребенок при этом сразу же вспоминает багор, которым либо соседа Аркашу, утонувшего по пьяному делу в дачном пруду, либо когда Дед Мазай и зайцы);

– похоти! (мне никогда ничего сразу не покупали – требовалось некоторое время похотеть, от недели до нескольких месяцев, срок зависел от крепости маминых нервов).

И так далее в повелительном наклонении:

– Не выдумывай! Не пререкайся! Не отлынивай! Не паясничай! Поразглагольствуй у меня еще, поразглагольствуй!

* * *

Дом наш, и сад… Яблони в яблоках. Пасека, ульи и мед. «Бычье сердце» зреет в теплицах… Дедушка окучивает крыжовник… Дедушка… он был начальником следственного отдела, считал, что ему все можно, и воровал у соседей клубнику. До сих пор не пойму, что ему эта клубника – своей полно! Может, слаще была?

* * *

Бабушка:

– Поиграй, пока тетя Маша в огороде! Ну давай, давай! «К Элизе»!

Тетя Маша – бабушкина соседка, старуха, у нее еще губы всегда накрашены. Бабушка про тетю Машу: моложавая.