— О, гар ширь а Сарамат, — засмеялась Хавтора. — Он жесток, но и велик. Он — человек, сумевший обрести бессмертное обличье. Его кожа — медные пластины, что прочнее любых кольчуг. Его когти — копья, его зубы — скалы. Его позвоночник — горный хребет.

— Был и другой дракон. Почему бы вам не поклоняться ему?

Губы Хавторы сжались в тонкую линию.

— Ты заблуждаешься. Не было никого, кроме Сармата-змея. Кагардаш оказался слаб и умер прежде, чем волхвы окунули его в огонь. Остальное — сказки.

— Некоторые считают сказкой и превращение Сармата в дракона, — заметила Рацлава. — Они верят, что земное чрево породило его чудовищем, не человеком.

— Какая глупость, — ощетинилась Хавтора. — Все знают, что Сарамат-змей возвращается в человеческое тело четыре раза в год. На сутки, когда наступают осеннее и весеннее равноденствия. На два дня — в зимний солнцеворот, на три — в летний. Люди слабы и хрупки, и все семь дней Сарамата сторожит его брат, Янхара-хайналь…

— Ярхо-предатель.

— …предводитель каменных воинов. Грозный, молчаливый, облаченный в горную породу силой Сарамата.

Рацлава отвернулась от Хавторы и покрепче обняла свои колени. Большим пальцем она поглаживала свирель — придет время, она сыграет и эту песню.

Было у старого князя пятеро сыновей. Первый, Хьялма, мудрый и справедливый. Второй, Ярхо, нелюдимый и тяжелый лицом. Сильнее всех князь любил Хьялму, когда сердце его княгини принадлежало буйному, хитрому Сармату, грезящему о величии и славе. Умирая, отец поделил земли между пятью сыновьями, отдав Хьялме самые обширные и плодородные угодья, и братья признали его главенство — за ум и рассудительность. Все, кроме одного. Того, кто из жажды власти начал страшную войну.

Не успели замолкнуть колокола, отзвонившие поминальную по старому князю, как гонец положил к ногам Хьялмы топор Сармата.

Рати мятежного брата встали на востоке. Горько плакала княгиня, умоляя Хьялму не губить ее любимого, буйного сына, — а Хьялма был силен. Люди уважали его и не раздумывая отдали бы свои жизни за господина. Позже так оно и вышло. Все погибли. Но сначала младший, Ингол, вызвался образумить Сармата. Он пришел к нему один, не взяв ни щита, ни меча, не надев кольчуги. Долго и вдохновенно говорил, что война между братьями — великое горе, и его кроткие глаза юродивого были влажны от слез. Сармат засмеялся, потрепал его по белесым кудрям — и ослепил.

Через месяц Ингол умер в подземельях Сарматовой крепости. А потом войска Хьялмы, Ярхо и юного гордого Рагне взяли ее штурмом. Хьялма вызвал брата на бой и победил — однажды Рацлава слышала, как ее свирель играла песню об этом поединке. Она заливалась в чужих руках, куда более искусных, чем у нее. Хрустальные звуки складывались в цветное полотно, хотя Рацлава не различала цветов. Но она знала, что кольчуга статного воина — Хьялмы — мерцала холодным серебром, а волосы юноши, приникшего к его ногам и запросившего пощады, были как теплая медь, жаркое солнце и горячая кровь.

Восстание Сармата было обречено на провал с самого начала, и, говорят, истлевая в подземельях крепости, слепой Ингол окончательно потерял рассудок. День и ночь он обращался к Хьялме и просил его помиловать мятежника. Когда брали стены, княгиня-мать выплакала себе глаза и поседела на половину головы. Если верить легенде, она приехала в лагерь Хьялмы и бросилась на колени перед старшим сыном — и в тот раз, у разрушенной крепости, Хьялма не убил Сармата.

Позже он горько пожалел об этом.

После поединка Ярхо был мрачен, Рагне — зол. Хьялма — сосредоточен и угрюм. Как ни пытался Сармат разговорить братьев веселыми речами, ничего у него вышло. Его помиловали, но не простили и по приказу Хьялмы заковали в цепи и заточили в каменную башню в ущелье.

Здесь история могла бы закончиться, и мир никогда бы не узнал людей, превращенных в драконов. Но — нет.

Шло время, и не было нигде князя мудрее и любимее, чем Хьялма. При жизни о нем слагали легенды, а его слова переходили из уст в уста. Но лишь немногие из его близких знали, что Хьялма был давно, с детства, тяжело болен: он кашлял кровью, и год от года ему становилось все хуже и хуже. Тогда однажды к нему пришли могущественные колдуны, волхвы с вершин гор и, наслышанные о его силе и мудрости, принесли ему великий дар. Они собирались дать ему бессмертие. Кожу прочнее кольчуг, когти острее копий. Позвоночник тверже каменного хребта. Они сказали, что нужно сделать, и, кроме Хьялмы, этот разговор слышали только его братья, Рагне и Ярхо.

Ярхо-предатель. Никто не знал, когда он начал завидовать великому князю и когда решился пойти на измену. Устав быть в его тени, он отправился в ущелье и освободил Сармата, рассказав ему о волхвах. На пути его трижды его останавливал гром. За три ночи он потерял трех коней — но не внял предупреждениям богов и, одолев стражу, перерубил цепи Сармата.

И тогда полилась кровь. Реки крови, окрасившей горы, землю и небо в багряный, княжий цвет. И с тех самых пор свет не видел битв чудовищней.

…Придет время, Рацлава сыграет и эту песню. А пока телеги ехали на восток и ветра завывали под звездами.

Из их деревни было видно, как дотлевали шпили древнего Гурат-града. Над оплавившимися куполами, красными с позолотой, курился черный дым. Воздух был душный и прелый, и суховей нес по степи комки травы и запах гари. Слезящиеся глаза Кригги заливал пот, но она ничего не могла поделать — одно движение, и веревки сильнее впились во взмокшую кожу.

Девушка рвано выдохнула и облизнула потрескавшиеся губы. Она почти ничего не видела из-за пота и слез. И поэтому под ней, привязанной к высокому деревянному столбу, расстилалась мутная желтая степь. Расплывчатый диск солнца пылал над мертвым Гурат-градом. От жара горы, огибавшие Пустошь, растеклись и замерцали алым.

— Я стою под столбом во твоей земли, — горло свело судорогой, — охрани меня, матушка, и спаси. Я стою под столбом…

Каждый раз она сбивалась, начинала плакать и кашлять, но спустя мгновение продолжала снова надтреснутым, ломким голосом.

— …во твоей земли. Сохрани меня и спаси. — Кригга дрожала, и веревки оставляли ожоги на ее грубо перетянутых руках. Под грудью давило, живот онемел от страха и боли. — Я стою под столбом во твоей земли…

Ей хотелось пить. А еще — вывернуться и в последний раз взглянуть на свою деревню. Дары Сармату оставили далеко за частоколом — девица и тюки с серебром и зерном. Узорные ткани, вытканные лучшими местными мастерицами. Глазурованные блюда, малахитовые шкатулки, нефритовые серьги, расшитые пояса — все, что удалось собрать. Деревенский голова тряс каждый дом и вывернул собственные закрома, почти лишив приданого своих дочерей, но стоило ли? Говорят, в недрах Матерь-горы спрятаны сказочные сокровища. Что Сармату до их неказистой дани?