в воскресенье. Он пришел туда, чтобы подготовиться к следующей неделе, в спортивном костюме, старой майке с изображением «Роллинг Стоунз» и шлепанцах, поскольку знал, что в офисе никого не будет. И, к сожалению, именно эти вещи были на нем сейчас.

Женщина посмотрела в его сторону, словно услышала его. Он не знал, кто она такая, но предполагал, что каким-то образом повлиял на ее жизнь, раз уж она здесь. Может, она была его благодарной клиенткой… Со временем клиенты начинали восприниматься им как единая безликая масса. Возможно, он подал от ее имени иск крупной компании за слишком горячий кофе, или за домогательства, или за что-то еще, и она получила большую компенсацию. Разумеется, она была благодарна ему. А кто бы не был?

Мур, Хернандес и Уортингтон, похоже, милостиво решили оставить разговор на спортивные темы и прошли мимо Уоллеса, практически не глядя на него, и направились в глубь церкви с самыми серьезными выражениями на лицах. Не обратив никакого внимания на молодую женщину в костюме, они остановились рядом с Наоми и по очереди принесли ей свои соболезнования. Она кивнула каждому из них. Уоллес ждал, что она вот-вот разразится слезами – плотина явно была готова прорваться.

Потом партнеры постояли у гроба, низко склонив головы. Чувство неловкости, наполнявшее Уоллеса с того момента, как он обнаружил, что находится перед церковью, усилилось, стало еще более ужасным и неуместным. Вот он сидит в задней части церкви и смотрит на себя, лежащего в гробу, который стоит в передней ее части. Уоллес не считал себя красивым мужчиной. Он был слишком высоким, слишком нескладным, скулы резко выступали на бледном худом лице. Однажды на корпоративе по случаю Хеллоуина присутствующим там ребятишкам очень понравился его костюм, и один смелый отрок сказал, что он вылитый Мрачный Жнец, только косы не хватает.

Но на нем не было маскарадного костюма.

Он изучал себя с того места, на котором сидел, пока партнеры топтались вокруг гроба, и ужасное ощущение, что происходит нечто неправильное, грозило поглотить его. Тело было обряжено в один из его лучших костюмов – в двойку из шелковистой шерстяной ткани от Тома Форда. Он хорошо сидел на костлявом теле и подчеркивал зеленые глаза. Справедливости ради надо заметить, что сейчас костюм не льстил ему – ведь его глаза были закрыты, а щеки так сильно нарумянены, что он казался скорее куртизанкой, чем высококлассным юристом. Лоб у него был странно бледным, а короткие темные волосы были зачесаны назад и влажно поблескивали в свете ламп.

Наконец партнеры сели на скамью по другую сторону прохода от Наоми, их глаза были сухи.

Открылась дверь, Уоллес повернулся и увидел священника (которого также не узнал, отчего снова почувствовал некий диссонанс, грузом лежащий на груди, и его снова посетило чувство неправильности происходящего). Священник прошел через притвор, одеяние на нем было столь же нелепым, как и церковь. Он пару раз моргнул, словно не мог поверить, что церковь почти пуста. Потом, оттянув рукав, посмотрел на часы, покачал головой и в конце концов одарил присутствующих тихой улыбкой. Мимо Уоллеса он прошел, не заметив его.

– Прекрасно, – сказал ему вслед Уоллес. – Уверен, ты чувствуешь себя большой шишкой. Ничего удивительного, что организованная религия находится в столь плачевном состоянии.

Священник остановился рядом с Наоми, взял ее руку в свою и мягко произнес банальные соболезнования: сказал, что очень сожалеет о ее потере, что пути Господни неисповедимы и что, хотя мы не всегда понимаем Его замысел, тем не менее он существует и эта смерть – часть его.

Наоми ответила:

– О, я не сомневаюсь в этом, святой отец. Но давайте опустим все это мумбо-юмбо и приступим к делу. Он должен быть похоронен через два часа, а я должна успеть на дневной рейс.

Уоллес закатил глаза.

– Боже, Наоми. А как насчет того, чтобы выказать хоть какое-то уважение? Ты же в церкви. – А я мертв, хотелось добавить ему, но он не сделал этого, потому что тогда происходящее стало бы реальностью, а оно никак не могло быть таковой. Не могло, и все тут.

Священник кивнул:

– Разумеется. – Он похлопал ее по руке и подошел к скамьям, на которых сидели партнеры. – Я сожалею о вашей потере. Пути Господни неисповедимы…

– Конечно, – сказал Мур.

– Совершенно неисповедимы, – согласился Хернандес.

– Ох уж это руководство и его планы, – подытожил Уортингтон.

Женщина – незнакомка – фыркнула и покачала головой.

Уоллес посмотрел на нее.

Священник подошел к гробу и склонил голову.

Перед смертью Уоллес ощутил боль в руке, жжение в груди и яростные позывы тошноты. На какую-то секунду он почти убедил себя, что это последствия чили, съеденного предыдущим вечером. Но потом он оказался вдруг на полу своего кабинета, на персидском ковре, на который потратил кучу денег. Он лежал на нем, пытался вдохнуть и слушал, как в коридоре журчит фонтан.

– Чертово чили, – удалось выговорить ему, и это были последние его слова. А потом он стоял над своим телом, и ему казалось, что он находится сразу в двух местах: смотрит на потолок и в то же самое время вниз, на себя. Очень скоро эта двойственность исчезла, и он остался с широко разинутым ртом, и единственным звуком, выходившим из его горла, было тихое шипение, будто сдувался воздушный шарик.

И это было хорошо, потому что он всего лишь упал в обморок! Вот и все. Это всего лишь изжога и потребность поспать на полу. Такое рано или поздно может случиться с каждым. В последнее время он слишком много работал. Что не могло не сказаться на его самочувствии.

Придя к такому мнению, он перестал очень уж расстраиваться из-за того, что на нем спортивный костюм, шлепанцы и старая футболка, в то время как он находится в церкви на собственных похоронах. Вообще-то он не любил «Роллинг Стоунз». И понятия не имел, откуда у него взялась эта майка.

Священник прочистил горло и посмотрел на немногочисленных собравшихся. Он начал:

– Библия учит нас, что…

– О, ради всего святого, – пробормотал Уоллес.

Незнакомка поперхнулась.

Уоллес дернул головой.

Священник продолжал бубнить.

Женщина приложила руку ко рту, словно пыталась проглотить смешок. Уоллес рассердился. Если она находит его смерть чем-то забавным, то какого черта явилась сюда?

А может…

Нет, этого не может быть, верно?

Он стал разглядывать ее, пытаясь понять, кто же все-таки она такая.

Что, если она была его клиенткой?

Что, если он, занимаясь ее делом, получил далеко не лучший результат?

Может, это был коллективный иск? И ей досталось меньше денег, чем