Проверка парализовала деятельность практически всех его активов. Досталось и ЧОПу. Но он терпел и пытался честно понять, что тут вообще происходит. Он конечно же не вчера родился. Но одно дело, когда приходят и треплют за ушко того, у кого рыльце в пушку. И совсем другое, когда ты работаешь, выполняя все требования закона. Он прямо спросил — что вообще происходит. Объяснили.

Повезло только двум операм, которые не имели отношения к проверке его управления. Нет, на этот раз Буров не стал приступать закон. С чего бы? Ведь никто не собирался покушаться на его семью. Сработали служба собственной безопасности и прокуратура. Единственно, что он сделал, это приплатил и тем и другим, но не за фальсификацию дела, боже упаси, а чтобы эти завистливые архаровцы не смогли выскользнуть. Заплатил кстати, больше чем с него требовали неудачливые вымогатели, но ничуть об этом не пожалел.

С тех пор в городе его стали называть «бульдогом». Он здорово веселился, когда об этом услышал. Уже второй раз к нему прилипало это прозвище. Правда к этому времени Сергей свет Иванович успел погрузнеть и наесть щеки, так что, положа руку на сердце, отдаленное сходство, присутствовало. Но хотелось думать, что связано это с другим. Ну, очень хотелось. А чего вы хотели, редко какой мужик будет спокойно реагировать на то, что его тыкают в непропорциональную комплекцию. Про женщин помолчим, потому как это вообще отдельный вопрос. Нет, точно лучше помолчать.

Наконец ситуация в стране стала меняться. Во всяком случае, настал тот момент, когда он поверил в это и решил, что оставаться в стороне не может. О том чтобы лезть в думу не могло быть и речи. Да и не интересно это было Бурову. Хотелось навести порядок у себя в городе. Он не вступал ни в какие партии, а пошел на выборы главы городской администрации сам. Ему не было необходимости демонстрировать людям свою заботу. Горожане и так видели, что собой представляет этот кандидат, потому как он жил среди них и даже когда не думал о выборах жил по совести.

Им была построена церковь. Поддерживалась спортивная школа, где имелись два зала — секции самбо и бокса. Тренировки были бесплатными, и только для детей из малоимущих семей. В качестве платы каждый обучаемый должен был предоставлять на проверку дневник. Прямо как в его детские годы. Многие мальчишки и девчонки, взялись за ум и во всяком случае, сумели нормально закончить школу. За что родители были ему искренне благодарны.

Несмотря на то обстоятельство, что в этом спорт–клубе могли заниматься только дети проходящие обучение в средней школе, он сумел дать толчок, троим ушедшим в большой спорт. Буров всячески поддерживал земляков, и уже были кое–какие достижения на международном уровне. Разумеется, они не могли не отблагодарить его, парой выступлений в поддержку своего кандидата.

Он выступал спонсором на различных конкурсах, будь то танцевальные или художественные. Тут вина его дочерей, одна из которых хорошо танцевала, а вторая рисовала. Но все по честному. Его дети ни разу не взяли первых мест. В родном городе. Их просто засуживали, и Буров в этом искренне каялся перед женой и дочками. Но их таланты были оценены в других городах, и этими победами они гордились вполне заслуженно, высоко неся нос перед радостным отцом.

Его управление помогало с ремонтом в детских садах, не отличающихся престижностью, но зато выделяющимися более скромным финансированием. За что так же получал толику уважения горожан.

Оказывал помощь детскому дому. Здесь он бывал минимум раз в неделю, вникая в трудности подшефных и оказывая посильную помощь. Практически все воспитанники называли его «наш дядька Сергей», бывало и в драку лезли, если кто о нем отзывался негативно. А главное, каждый знал, что если пожелает, то Буров предоставит им рабочие места, разумеется не наобум, а после получения специальности, чему он так же способствовал.

Все это носило не эпизодический характер, а было частью его жизни. Так‑что, когда он засобирался на выборы, никто не сомневался в том, кто именно победит. Его тут же начали одолевать эмиссары различных партий, ни к одной из которых он так и не примкнул.

Кто знает, может и не должно было быть никаких подтасовок. А может, все было спланировано и подготовлено. Но даже если и так, то этот номер не прошел. Кроме наблюдателей, Буров озаботился заполучить лояльность по одному члену учетной комиссии на каждом избирательном участке. Им нужно было только объявить о своей принципиальной позиции в отношении честного подсчета голосов, когда удалят всех наблюдателей и комиссия останется в одиночестве, что они и сделали.

Семьдесят два процента проголосовавших отдали свои голоса за него. За человека, ведшего не всегда праведную жизнь, но старавшегося жить в ладу со своей совестью. Возможно она у него имеет извращенную форму и он ни коим образом не может спокойно спать и видеть сны. Но он спит. Потому что верит в свою правоту и в то, что живет не напрасно.

— Что‑то ты дружище расчувствовался. Всю жизнь по косточкам перебрал. А ведь говорят, перед смертью вспоминаешь… Стоп. Ты что, боишься «бульдог». Есть малеха. Спокойно. Плевать, что говорят. Сейчас не девяностые. Есть закон. Есть ми… Хм. Полиция, и она уже набрала свой вес и авторитет. Есть другие службы. Ну не дебилы же они так‑то нарываться. Все. Пора домой.

Мелькнула было мысль оставить пистолет в сейфе, но он ее отмел. Дело даже не в том, что он чего‑то там опасался. Нет. Просто оставлять без присмотра оружие… Даже в сейфе… Даже в своем кабинете… Ну его к лешему. Завтра сунет Василию в зубы, пусть уберет подальше. А пока лучше при себе. Но только чтобы ненароком не затерялся.

* * *

— Борис Викторович, разрешите.

— А–а, Петр. Проходи. Садись, — высокий мужчина, не отличающийся стройным телосложением, что с успехом компенсировал дорогой костюм, сопроводил свои слова доброжелательным жестом.

— Спасибо, Борис Викторович, — вошедший в кабинет, был несколько ниже хозяина, эдакий крепыш с кривыми ногами, что не могло скрыть никакое искусство портного.

Пройдя мягкой походкой, выдающей в нем весьма ловкого человека, хорошо владеющего своим телом, гость по имени Петр, расположился в удобном кожаном кресле, у камина. Сейчас там дружно полыхала искусственным огнем, искусственная же поленница дров. Впрочем, если доподлинно не знать, что все это бутафория, то можно было и удивиться тому, что от огня не исходит тепло.

— Выпьешь?

— Не хотелось бы, пока дело не сделано. Мало ли, как оно все. Трезвая голова, куда лучше хмельной.

— Уважаю. А вот я без подогрева начинаю буксовать, — наполняя коньяк в рюмку, посетовал хозяин кабинета.

Те кто впервые сталкивался с ним, могли ошибочно посчитать, что Борис Викторович Воронин находится на крючке у Бахуса. На это указывало то простое обстоятельство, что при любом удобном случае, он вооружался рюмкой коньяку. Но это ошибочное мнение. На самом деле, при более внимательном рассмотрении, можно было бы заметить, что с одной единственной рюмкой он способен просидеть весь вечер, при этом будучи веселым, шумным, общительным и вообще душой кампании. Он обладал уникальной способностью заражать окружающих весельем, напоить их, что говорится в хлам, при этом оставаясь абсолютно трезвым. Ну что такое пятьдесят грамм коньяку, растянутые на весь вечер.