Пиво выпили сообща и довольно быстро, а Иве ничего не оставалось, кроме как смириться с недоступностью кувшина отныне и впредь. Но разговаривать с Доктором К. и Солнечным Л. она перестала.

– Мы ей семейную жизнь не дали порушить, только благодаря нам ее дети не умерли от ужаса и удивления, ее кошелек не превратился в грустную бесполезную тряпочку, а она же еще с нами не разговаривает! – возмущался Доктор К.

Что же касается Дэни, то спустя неделю после дня рождения в его кабинете, куда благополучно перекочевал кувшин, вдруг раздался звон и грохот. Сбежавшиеся увидели Дэни, стоящего над грудой коричневых черепков в мелкий желтый кружочек.

– Разбился, – пояснил Дэни, и наспех натянутая гримаса огорчения все время норовила сползти с лица, предательски обнаруживая торжествующе-самодовольную ухмылку. – Хотел на шкаф его поставить, ну, чтобы виднее было, не дело такой штуке в углу пылиться, а он возьми да и упади, – охотно рассказывал наш завотделением всем интересующимся. Пришли и Доктор К. с Солнечным Л., посмотрели, постояли над кучей черепков, покачали головами, тихими, как на похоронах, голосами выразили Дэни свои соболезнования в связи с утратой подарка. И только выйдя за дверь кабинета, Доктор К. сказал:

– Л., голубчик, это подозрительно, не правда ли? Ведь мы, пока снимали этот кувшин со шкафа у цветочницы, уронили его, если не ошибаюсь, четыре раза… Проклятая посудина! – выругался он и пошел мириться с Ивой, справедливо полагая, что теперь, когда кувшин раздора устранен, нет никаких препятствий к восстановлению дипломатических отношений в прежнем объеме.

Ханна, наша лаборантка, отвечающая за дежурства по трансплантациям, тесты на совместимость и прочие сложные штуки, связанные не с чистой наукой, а с клинической трансплантологией, как уже говорилось, образчик вкуса и элегантности. Поэтому она неизменно притягивает и взгляды, и сердца. Однажды, например, она притянула сердце курьера, вручившего мне посылку от коллег из Англии и передавшего пожелания хорошего дня от курьерской службы, к которой был приписан. Проверяя форму о получении, я вдруг заметила, что этот человек как-то странно отводит глаза, избегая смотреть на меня. Уже было забеспокоившись, не измазалась ли опять в эозине или, упаси боже, в трепановой сини (которая, как несложно догадаться, весьма синего цвета, и, как сложно догадаться, но поверьте мне на слово, весьма трудно оттирается с пальцев, лица и халата), я стала украдкой поглядывать в зеркало и тут поняла, что курьер занят тем же, только поглядывал он не в зеркало, а на Ханну, которая в это время занималась размораживанием клеток, и вокруг нее с шипением взвивались облака испаряющегося азота, придавая даже нашей сугубо современной лаборатории вид вполне средневековый и волшебный.

Видимо, этот образ запал в душу пожилого джентльмена, потому что приключился с ним натуральный бес в ребро. И не далее как на следующий день одышливый плешеватый Ромео топтался у дверей лабораторного блока (внутрь его без фирменной формы не впустили бдительные вахтеры), прижимая к пивному брюшку, туго обтянутому футболкой, букет цветов. Ханна – человек безупречного воспитания и вообще гуманист по натуре, поэтому сразу же отправить поклонника в несложном направлении у нее не повернулся язык, и она весь вечер вежливо слушала его болтовню в какой-то не очень помпезной кафешке где-то не слишком в центре города.

По результатам этого неожиданного первого свидания о поклоннике выяснилось следующее: питание в его хит-параде тем для светских бесед находилось на первом месте, опережая с небольшим отрывом рассказы из раздела “а вот я однажды ого-го!” и рассуждения “никто ничего не смыслит в мироустройстве, спросили бы меня, как надо, я бы ого-го!”.

Слегка поразмявшись обсуждением способов разделки цыплят, горе-Ромео перешел к детальному описанию неповторимых кулинарных талантов своей бывшей жены, которая теперь готовила рябчиков для кого-то другого.

Все время, пока длилась эта гастроцентрическая беседа, Ханнин визави поддерживал свои силы исключительно пустым чаем, заказывая его и Ханне, к жестокому разочарованию официантов и самой Ханны, которая после работы была не только утомлена, но и весьма голодна. Впрочем, как настоящая леди, она и бровью не повела, до тех пор пока разгоряченный рассуждениями о тонкостях и опасностях в деле приготовления котлет из крольчатины Ромео вдруг не посмотрел на нее, легкомысленно подмигнув: “А хорошо бы поужинать как-нибудь вместе. У тебя. Только не говори мне, что такая роскошная женщина не умеет готовить котлеты из крольчатины, – игриво замахал он на Ханну руками, полагая, очевидно, что делает потрясающей изысканности комплимент, – никогда не поверю!”

Нет, Ханну не стошнило, и лицо ее не исказилось ужасом. Этой героической женщине хватило даже сил поблагодарить своего собеседника за незабываемый вечер и, содрогаясь, выслушать: “Так я за тобой зайду завтра после работы, поужинаем вместе, как договорились! С тебя котлеты, а с меня вино”.

На следующее утро Ханна с тоской в голосе и безысходностью во взгляде пересказала эту историю Кларе, Иве и Ленке. Коллеги ей посочувствовали и набросали целый ряд вариантов спасения, среди которых наиболее притягательным выглядел план под кодовым названием “Побег через черный выход”, но в плане этом были две трудности: во-первых, ключи от запасных дверей хранятся у вахтеров, которые охраняют их не менее ревниво, чем приснопамятный дракон – золотое руно, и во-вторых, из холла, где собирался ждать поклонник, отлично просматривается бо́льшая часть территории клиники, равно как и дверь черного выхода.

Так и не составив внятного плана преодоления означенных трудностей, лаборантки разбрелись работать. Ханной же овладели растерянность и отчаяние, причем с такой силой, что она перепутала антитела, которыми мы метим разные клетки. Спустя некоторое время в лабораторию ворвался разъяренный Доктор К. с требованием, чтобы ему немедленно, здесь и сейчас, объяснили, почему цитометр несет какую-то чушь, а лимфоциты нынче уродливы как никогда. Тогда Ханна в трагических тонах пересказала историю про навязчивого поклонника и котлеты из крольчатины. Доктор К. насупился и задумался. Вообще-то он ужасно не любил влезать в чужие личные дела, но, поскольку дело стало общественным, испортив ему перепутанными антителами весь эксперимент, Доктор решил, что имеет право вмешаться. Поэтому он похлопал Ханну по плечу, велел не заморачиваться насчет вечера и предоставить все ему, а самой немедленно взяться за окрашивание клеток заново, чтобы ему, Доктору К., не скучалось до того момента, как придется спасать Ханну из лап ополоумевшего курьера. На том и порешили.

Вечером Ханне было велено как ни в чем не бывало выйти навстречу поклоннику, что она и сделала, нацепив непринужденную улыбку и непринужденно же поцеплявшись за дверной косяк, пока Солнечный Л. и Доктор К. не выпихнули ее наконец за порог, сдавленно обещая, что все будет хорошо.

Ромео ринулся навстречу Ханне, размахивая бутылкой дешевого вина. И в тот самый момент, когда, выслушав поток приветствий, Ханна попыталась увернуться от навязчивого поцелуя, из-за ее спины возник Доктор К. в очень старом и очень грязном халате. По запаху, исходящему от халата, можно было определить, что молодость и зрелость свою это текстильное изделие провело, служа верой и правдой какому-то работнику вивария. Доктор К. подошел к Ханне, деловито отстранил навязчивого поклонника, нарочито заговорщицки подмигнул и сказал с сильным моравским акцентом: