В тот вечер Маша нашла Устинью в оранжерее с гиацинтами и сказала по-русски:

— Срочно требуется твоя помощь. Этот чувак, похоже, накурился какой-то гадости, и у него не все в порядке с мозгами. Я с трудом засунула его в машину. Идем скорее.

Устинья не без труда поднялась с маленькой скамеечки: она выкапывала луковицы ранних — так называемых римских — гиацинтов, которыми собиралась засадить полянку возле веранды. На Устинье были японские нейлоновые брюки в обтяжку модного в том сезоне цвета «электрик» и белая водолазка. Устинья сейчас показалась Маше очень похожей на Софи Лорен в одном из ее последних фильмов. В любое другое время Маша непременно сказала бы ей об этом — их с Устиньей по-прежнему связывали очень теплые отношения. Но сейчас ей было не до того.

— Кто, коречка? — спросила Устинья, вытирая руки о тряпку.

— Я не спросила, как его зовут. Он какой-то родственник Вики Пономаревой. Понимаешь, он надоел им до чертиков — то вены хотел себе перерезать, то из петли его вынули. Отец сказал: или он, или я. Ну а мать, ты знаешь, сама с большим комсомольским…

— Где он?

— В комнате для гостей. Скорей, его просто наизнанку выворачивает. И все время чушь какую-то порет…

Парень лежал на диване, широко раскинув руки и ноги, и крепко спал. Белая тенниска была в грязи и в каплях крови. В комнате воняло блевотиной.

Устинья подняла парню веки и увидела характерно расширенные зрачки. Но пульс оказался почти нормальным и дыхание довольно ровным.

— С ним все в порядке, — констатировала она. — Организм на этот раз справился сам. Пускай выспится, коречка. Красивый хлопец.

Она долго и внимательно смотрела на лежавшего перед ней парня.

— Он сногсшибательно пляшет рок, но только слабак — сразу выдохся, — сказала Маша. — Я сейчас переоденусь — кажется, он мне нижнюю юбку испачкал. Его так рвало по дороге…

Маша вышла, шурша нижней юбкой с целым ярусом оборок. Устинья осталась в комнате. Она включила торшер возле туалетного столика, погасила верхний свет и присела на стул рядом с диваном. Парень почмокал во сне губами и сказал: «Мама, прости…» Вдруг у него из носа хлынула кровь. Он тут же проснулся и вскочил на ноги.

Устинья схватила его за плечи.

— Вам нужно лежать. Нельзя вам вставать. О, щарт! — вырвалось у нее.

Ей удалось усадить его на диван и заставить лечь на подушку. Он почти не сопротивлялся, но и не проявлял желания повиноваться. Казалось, он был абсолютно безразличен к происходящему.

Устинья схватила со стола чистую полотняную салфетку и прижала к носу парня.

— Лежите. Вам нельзя вставать.

Он взял Устинью за руку и сказал, захлебываясь собственной кровью:

— Вы тоже чья-то мать. Если б вы знали… Если б вы знали…

Он зарыдал громко и по-детски безутешно.

Когда в комнату вернулась Маша, Устинья сидела на диване и держала парня за руку. Перед ее белой водолазки был в крови. Парень спал, высоко задрав подбородок.

Устинья встала и пошатнулась.

— Иди спать, — сказала она Маше. — С ним все в порядке. Нужно позвонить его родителям, если они у него, конечно, есть. Спроси у Вики…

— Я с ней поссорилась, — заявила Маша. — Она хотела вызвать милицию. Представляешь, что бы они с ним сделали.

— И все равно нужно найти… — начала было Устинья.

— Думаю, он обыкновенный хиппи, — перебила ее Маша. — Мне приходилось встречать таких. Сегодня здесь, завтра — след простыл. Спасибо тебе. Я просто не знала, что с ним делать. Понимаешь, я не могла бросить его.

— Понимаю, коречка. Спи спокойно. Я сейчас приму душ, а потом обязательно к нему наведаюсь. Но, думаю, с ним все будет в порядке.

Устинья дважды за ночь заглядывала в комнату для гостей. Парень спал все в той же позе — высоко задрав подбородок и сложив на груди руки.

Третий раз она заглянула в комнату на рассвете.

Диван был пуст. Пропитанная кровью салфетка валялась в мусорной корзине в ванной вместе с грязной тенниской. На столе белел клочок бумаги из телефонного блокнота.

«Простите, но мне пришлось взять из шкафа чью-то рубашку. Спасибо, спасибо вам…» — прочитала она, держа бумажку в вытянутой правой руке — Устинья уже была дальнозорка.

Она скомкала ее, намереваясь выбросить в мусорную корзину, но потом почему-то раздумала, разгладила, перечитала еще раз и засунула в карман пеньюара.

За завтраком она сказала Маше:

— Ты все-таки попытайся узнать у своей Вики, кто он и откуда. Он явно не в себе. Не похож он на этих ваших хиппи…

Маша кивнула, думая о своем. О чем — Устинья могла лишь догадываться — с недавних пор Машина откровенность была ограничена кое-какими пределами, за которые не смела ступать даже Устиньина нога. Спасибо, хоть до этих пределов она ее пускала.

Парень сидел в углу возле кадки с пальмой и слушал певицу. Как и все ресторанные певицы, она была одета довольно вульгарно и уж очень накрашена, однако пела здорово. И дело было не в голосе — его у нее почти не было, — она была сверхмузыкальна, и все движения ее обтянутого в золотого цвета парчу тела не просто совпадали с ритмом музыки, а были им рождены. Стоило оркестру слегка «раскачать» или, наоборот, ускорить ритм, и певица с ходу в него попадала. От этого ему казалось, что оркестром на самом деле руководит она, а не толстый лысый дирижер в кургузом фраке.

— Браво! — крикнул он, едва закончилась песня, и певица присела в грациозном поклоне. «Две гитары»! Только для меня!

Она посмотрела в его сторону из-под тяжелых от наклеенных ресниц век, что-то сказала дирижеру. Он покачал головой, и тогда она, хлопнув в ладоши, крикнула поверх голов жующих за столиками людей:

— Гитару! Быстро!

Через минуту откуда-то появился долговязый парень с гитарой через плечо и, вихляя всем туловищем, направился к эстраде. Певица легко спрыгнула вниз, по-цыгански передернула худыми плечами и запела.

Он слушал и громко рыдал, сознавая, что на него все смотрят. От этого ему хотелось еще больше плакать. Он уронил голову на стол, уткнулся носом в свисавший край грубой льняной скатерти, пропахший горчицей и перцем. К его столику уже спешил метрдотель, официантка бросилась звонить в милицию. Но всех опередила певица. Оборвав песню на полуслове, она подошла к парню, положила руку на его вздрагивающее плечо и сказала:

— Не плачь, родной. Я с тобой. Я тебя никогда не покину.

Калерия Кирилловна давно перестала удивляться тому, что происходило в этой старой московской квартире. В особенности когда сюда переселился Славик.

Это случилось после внезапного появления в Москве Маши. Как-то Калерия Кирилловна вернулась из магазина и увидела, что Славик и Маша сидят друг против друга за кухонным столом и о чем-то весело болтают, покуривая длинные заморские сигареты.