Вот что интересно. Я точно помню, что в те годы у меня в голове не существовало разделения на мальчиков и девочек. Для меня все сверстники были просто дети. Только лет в семь-восемь жизнь моя начала стремительно меняться, заиграла новыми красками. Первая революция моего сознания пришлась на период учебы во втором классе общеобразовательной школы номер два города Верхняя Пышма. Именно тогда я впервые начала замечать, что мальчики – это не просто «Вася, Петя, мой дружок», с которыми мы гуляли и лазили по деревьям, баловались и по весне пускали кораблики в ручейках. Я начала видеть в них… как бы так сказать… интересных людей, чей образ мыслей сильно отличается от девчачьего. Очень сильно.

А дело был так. Водилась я с местным хулиганом Федькой, старше меня на год. Для своих девяти лет он был красавчиком. Ходил в футболке с надписью «KARATE» и фанател от Брюса Ли. Как я поняла, этот иностранный парень тоже любил подраться.

Вообще, в те времена для детей нашего района умение драться было важным, а иногда и решающим. Время жесткое, воздух наэлектризованный. «Лихие девяностые». И еще какие лихие. Это чувствовали даже дети. За себя надо было уметь постоять, но сделать это по правилам реальной жизни, а не в «Вконтакте».

Мне иногда присылают ссылки на новости о том, как школьники гурьбой побили одноклассника. Я очень расстраиваюсь. Это же чудовищно. Страшно. Но не потому, что парни дерутся – это как раз нормально, человечество всю свою историю дерется. Страшно, когда размываются, растворяются правила, как говорили у нас во дворе, «понятия». Вот взяли – и втроем побили одного. Или заведомо слабого. В наше время это стало бы несмываемым позором и потерей лица. И у девчонок уважения такие драчуны не вызывали. Все прекрасно понимали, что у мальчишек бывают ситуации, когда вопрос решают только кулаки. Но если драться, то только один на один. И с равным.

Девочки себя в обиду тоже не давали.

Федя умел постоять за себя, но при этом был невероятным романтиком – это я сейчас понимаю. Нежнейшей, тончайшей души человек, в отличие от парней его возраста, которые для привлечения внимания понравившейся девчонки предпочитали пинать ее портфель, отбирать учебники, стрелять жеваной бумагой и выказывать бомбическое презрение. Считалось, что такими эпатажными поступками они обратят на себя внимание, и девочка будет млеть. Предмет обожания (предмет!) внимание обращал – это да. Но не млел. Предмет, в смысле. Ну, обожания. Классические леди рабочих окраин, мы поднимали голос, отвечали тем же – кидались линейками, а кое-кого из кавалеров попинывали по пятой точке. Отчего-то парнишки забывали, что у нас хорошая секция самбо, где занимались в том числе и девочки. В общем, жизнь кипела.

А вот Федя был не из таких. Хорошие, видимо, были у него родители, которые вовремя объяснили, как надо общаться с девочками. Однажды юный каратист принес мне цветы. Я подумала – как классно, это так приятно! И на следующий день… тоже подарила ему цветы.

Федя был слегка в шоке:

– В смыыысле? Ты не можешь мне дарить цветы, ты девочка. Это только мальчики дарят цветы. Той, кого любят.

– Так, Федя, а что я еще не должна делать?

– Ну, ты не должна драться, не можешь приглашать на свидания, тебе нельзя носить короткие волосы на голове, потому что это все могут только мальчики делать.

– Федя, ты совсем, что ли? Какая разница, кто цветы дарит? Это же просто прикольно!

Но Федор настаивал на своем. Так я начинала постепенно понимать, что мужчины и женщины – это несколько разные создания, и у каждого – своя модель поведения. Где-то они пересекаются, но чаще всего причинно-следственные связи у нас категорически разные. Тем не менее в первые школьные годы я не делала больших различий между собой и парнями. И вроде бы получалось.

Я родилась в небольшом промышленном городке Верхняя Пышма. Типичный для среднего Урала город-завод. Там плавилась медь, дымили трубы, стояли типичные «хрущевки» и «брежневки».

Росла обычным «дворовым ребенком», как и 99 процентов советских детей. Жила в пятиэтажке с темным подъездом, или, по-простому, «падиком». Все соседи – друзья и товарищи, кроме одного сварливого деда Василия. Он был, как совесть нации, и постоянно делал хлесткие замечания всем и по любому поводу. Как у Андрона Кончаловского в его гениальной «Сибириаде» был образ «Вечного Деда», так и в советских дворах обязательно был свой «Сварливый Дед». Сотни, тысячи, сотни тысяч сварливых дедов образовали свою сварливую сеть по всему Советскому Союзу.

Вечером идешь гулять – куда так поздно?

Утром идешь в школу – куда так рано?

Идешь в платье – чего вырядилась?

Идешь в штанах и футболке – ишь как пацааан, как разбойник!

Но вообще, дед Василий нас, конечно, любил. Шпынял, но любил. И даже подкармливал ирисками. И, знаете, я уже тогда поняла, что за противным характером может скрываться хороший человек, способный на добрые поступки.

Как-то раз, когда Василий обрушился на меня с критикой моего слишком громкого голоса, я не выдержала, подошла к нему, села рядом на лавку и строго спросила:

– Дед, ну вот чего ты постоянно меня, Федьку, других ребят ругаешь? Мы хорошие.

– Все мы хорошие, когда дети. Только вырастаем не пойми кем. Делаем не пойми что. И живем не пойми зачем, – как-то очень серьезно ответил он. – Понимаешь, Люля, ты еще маленькая и не думаешь, какие последствия могут быть у твоих поступков.

– Ну, как же. Все прекрасно знаю. Тетрадку у Петьки стащишь – подзатыльник получишь. Конфеты тайком от мамы съешь – гулять не отпустят. За поступки надо отвечать, мне так Ба говорит.

– Правильно бабушка твоя говорит. Но ты смотри дальше. Жизнь-то дюже длинная. Вот – Федя. Я вижу, ты ему нравишься. Зачем ты ему на днях сказал «нет» и цветы в лицо запустила?

– Так он мне запрещает тоже цветы дарить. Ему дарить. Негодяй.

– Вот ты раз ему «нет» скажешь. Потом два. И три. Знаешь, что в итоге получится?

– Что же?

– А ничего. Забудет он про тебя. Мужчина, Юленька, терпит только до третьего «нет». А потом как обрубает. Уходит и забывает. Поэтому, чтобы не сказать случайно «нет» в третий раз, лучше вообще избегать этого слова. Не говорить мужчине «нет».

– А как тогда? Если мне что-то не нравится? Вот скажи мне Федя, что два плюс два – пять. Мне ему что отвечать? «Да»?

– У вас, у девчонок, мозг подвижный, – с этими словами он своей тяжелой рукой удивительно изящно потрепал мои волосы. – Вы всегда что-то смекалистое придумываете. Причины, версии, проблемы – тут у вас фантазия – мама, не горюй. Вот и здесь. Вместо «нет» всегда можно найти какую-то фразу другую.

– Не понимаю, дедушка…

– Юля, девочка должна быть загадочной. Тайной будь!

– Эх, деда-деда, ничего ты не понимаешь. Все, пока! – И я убежала во двор.

Это был единственный раз, когда мы с ним так откровенно поговорили. Все следующие наши встречи я, как реактивный самолет, проносилась мимо его снарядов-реплик. А через три года после этого диалога деда Василия не стало. Но, вы знаете, его слова очень прочно засели внутри меня. Сейчас-то я понимаю, о чем он говорил. Мудрым он был. Все правильно.