Ноги подкосились. Юлия Сергеевна оказалась на полу, едва находя силы, чтобы смотреть, ровно держать голову. Еще несколько секунд — и она безжизненно замерла, не желая владеть собственным телом. Щеголева затихла. Только что она сдала экзамен на выживание. Но вступать в эту новую, пугающую жизнь Юлия Сергеевна все еще боялась. Она решила, что на время изолируется от всех и вся. Да, ей нужно время, чтобы прийти в себе, вернуться в свое тело. Слишком далеко упорхнула в своем минутном безумстве отчаявшаяся душа. Юлия Сергеевна выдернула телефон из розетки.

Потом, подтащив к себе одну из подушек, лежавших на ковре, подложила ее себе под голову, поджала ноги к груди. Закрыв глаза, почувствовала, как тревожно, сбивчиво бьется сердце. Оно отсчитывало удар за ударом, а Юлия Сергеевна вдруг представила, как ему невыносимо тяжело, как оно хочет остановиться. Разозлившись, она несколько раз ударила мягкую, податливую подушку и сказала вслух, всхлипывая:

— Что ж ты не остановилось? Избавило бы меня от страданий и попыток все начинать заново. Ты ведь не знаешь, как это трудно, все начинать заново. Теперь узнаешь…

Наташа почувствовала, как в ответ на ее волнение маленький человечек внутри нее несколько раз с силой ударил по стенам своего убежища. Она машинально прижала ладонь к животу и с негодованием посмотрела на отца. Это он своим сообщением совершенно выбил ее из колеи, заставил волноваться.

— Здорово, — иронично произнесла она, сделав несколько глубоких вдохов.

— Рано или поздно ты все равно узнала бы правду, — виновато произнес Щеголев. — Я просто хотел, чтобы она не дошла до тебя в извращенном виде.

— Сама новость звучит извращенно. Тебе не кажется? — Наташа поправила выбившуюся из-за уха длинную прядь волос. — Как ты мог так поступить с мамой? Неужели ты способен бросить ее после всего, что вы пережили?

— Девочка моя, нельзя жить вместе из чувства благодарности. Любви уже нет. Есть уважение, привычка, наконец. Ведь не женятся люди потому, что испытывают друг к другу бесконечное уважение, ведь нет? Они любят. Вот ты выходила за Севу по любви? Ну, ответь.

— Ты мне еще лекцию прочти на эту тему, — Наташа тяжело поднялась, потирая поясницу. Длинный, широкий махровый халат скрадывал опустившийся в ожидании малыша живот.

— Наташенька, милая, я не знал, что так получится. Жизнь не просчитаешь от и до. Я никогда не думал, что рядом со мной будет другая женщина.

— Все, стоп, хватит! — Наташа сделала предупредительный жест, всем своим видом показывая, что ее терпение на исходе. — Не хочу это слушать. Спасибо, что поставил меня в известность. Мавр сделала свое дело, мавр может уходить.

— Зачем ты так…

— А чего ты ожидал, собственно? Благодарности, восторга: «Ах, папочка, я мечтаю познакомиться с той, которая теперь будет стирать твои носки…»

— Наташа!

— Да, это я. Наталья Львовна собственной персоной. И я желаю, чтобы ты покинул мою квартиру. Скоро вернется Сева. Я должна приготовить что-нибудь на ужин. Это должен был быть прекрасный субботний ужин. Ты все испортил! — Наташа схватилась за голову, сжала ладонями виски. — Бедная мама… А я звоню ей вчера, никто не подходит к телефону.

И тут выражение ее лица резко изменилось. Побледнев, Наташа снова опустилась в кресло. В голове мелькнула страшная мысль, которая сразу стала понятна Льву Николаевичу. Он замахал руками, отчаянно пытаясь остановить поток ужасающих мыслей.

— Нет, нет, она не сделала ничего из того, о чем ты подумала, девочка моя! Она — разумная женщина. Не преувеличивай степень ее отчаяния, — произнес он.

— А ты знаешь этот предел?

— Знаю, потому что мы прожили не год и не десять. Мама — трезвомыслящий человек. Она далека от поступков, которые совершаются в состоянии аффекта. Она всегда умела держать себя в руках. Иногда мне казалось, что она зря это делает.

— Ты циничный и жестокий, — поджав губы, Наташа презрительно усмехнулась. — Ловко же ты маскировался. Интересно, как тебе это удавалось?

— Я понимаю, что ты огорчена, и поэтому не обижаюсь на тебя, детка.

— Что ты говоришь? — Наташа запрокинула голову и засмеялась. Сильно располневшая за время беременности, она не потеряла своего обаяния, красоты расцветающей молодости. Щеголев смотрел на нее и сейчас видел в ее лице черты матери, ничего от себя. Тот же овал лица, ровный, четко очерченный нос, губы бантиком с чуть выступающей вперед нижней губой, разрез глаз, мимика… Только цвет глаз и волос от него — все остальное воплотилось, четко повторяя материнскую линию. Даже изгиб бровей, как у нее.

— Наташенька, я действительно пойду. У меня завтра лекция в университете, нужно подготовиться.

— С каких пор ты читаешь еще и лекции?

— С недавних. Я читаю спецкурс для выпускников.

— А твоя пассия не является одной из слушательниц? — прищурив глаза, поинтересовалась Наташа.

— Это не имеет значения, — покраснел Щеголев. — Я не настолько глуп, чтобы это было так.

— Ясно. Надеюсь, она старше меня?

— Ей двадцать три.

— Прекрасно! Наверное, в идеале, ты мечтаешь, что получишь молодую, красивую жену, а я — подружку. Одно поколение все-таки, как не найти общего языка!

— Не будем сейчас это обсуждать, — прервал Наташу Лев Николаевич. Он взял дипломат, стоящий на полу у входа. — Все утрясется, и ты поймешь, что на самом деле не произошло ничего сверхъестественного.

— Пусть так, но для начала я прошу тебя запомнить, — Наташа принялась загибать отекшие пальцы. — Во-первых, я не желаю ее видеть, не желаю с ней знакомиться. Во-вторых, не смей появляться здесь после рождения ребенка. Разрешаются звонки по телефону, да и то — не чаще раза в неделю.

— Наташа!

— Ты ведь меньше всего думал обо мне, о внуке, когда решил начать новую жизнь! Чему же ты удивляешься? Мне двадцать лет, и все это время я считалась твоей дочерью, верней была. Так вот, считай, что ты абсолютно свободен от прошлого. Обзаводись новыми детьми, новыми проблемами и жди.

— Чего?

— Предательства.

— С чьей стороны?

— Это к ясновидящей. Я только знаю, что оно обязательно настигнет тебя и с совершенно неожиданной стороны. И пусть тебе будет так же больно, как маме, — закрыв ладонями глаза, Наташа прошептала: — Уходи, пожалуйста, я хочу позвонить маме. Я должна поддержать ее, только какие слова подобрать…

— До свидания, доча.

— Ты живешь у нее? — не глядя в его сторону, спросила Наташа.

— Да.

— Как ее зовут?

— Маша.

— Теперь там твой дом?

— Зачем ты делаешь мне больно? — Щеголев сдерживался, чувствуя, что внутри все клокочет от бессилия. Он не мог сделать так, чтобы дочь поняла его. Пусть не простила, но хотя бы поняла.