– Эй, – потряс я его за руку. – Пора вставать.

Дед произнес что-то типа «эх» или «ух», почавкал губами и вздрогнул. Потом его вырвало прямо мне на правую штанину. Пока я пытался оттолкнуть тело от себя, его по пути вырвало на левую. Резко вскочив, я прислонил запрокинутую голову попутчика к обшивке рядом с иллюминатором и помчался за стюардессой. Началась беготня. Сосед выглядел как труп, но еще пару раз успешно выдал на гора две добрых очереди полупереваренных продуктов. На этот раз обстрелянной оказалась одна из девчонок.

Из первого салона прибежал парень с косичкой.

– Спокойно, я водитель лимузина! – проорал он, а потом сообщил всем, что пациент его друг и внес в происходящее изрядную долю бессмысленной суеты.

Появился командир экипажа, он предположил, что у дедушки инфаркт. Стюардессы склонялись к мнению, что у пациента сильное отравление.

Я поддержал стюардесс. Надо же, как быстро дало о себе знать ключевое слово! Это редкость! Обычно они не напоминают о себе целыми месяцами. А тут так явно и бесспорно!

– Это точно – отравление, – заявил я.

– А откуда вы знаете? – язвительно спросил сосед, у которого я брал газету.

– Знаю стопроцентно! – не буду же я рассказывать ему о своих задачах!

Какая-то женщина с задних рядов сообщила, что иногда рвота бывает при остром аппендиците, якобы ее сын перед операцией вел себя именно так. В дискуссию включились все пассажиры. Не слушая друг друга, они начали делиться обрывочными сомнительными знаниями в области медицины. Врача в салоне не оказалось.

Пока я пытался почистить брюки в туалете, меня самого вывернуло наизнанку. Я брезгливый. За это время консилиум пришел к заключению, что больному нужно дать понюхать нашатырный спирт и сделать промывание желудка.

– Они его утопят, – скептически сказала женщина с заднего ряда.

Соседа положили поперек кресел, подняв подлокотники и свесив ноги в проход. Таким образом, мне места уже не осталось. Я немного постоял около его ботинок, пока бортпроводницы не отвели меня на кухню и не посадили на откидное сидение. Одна из стюардесс колдовала над дедом, вторая ей помогала, а третья пыталась обслуживать салон, пока я неумело разливал «Кока-колу».

Самолет прыгал с облака на облако, и его неровные движения отдавались в паху. Оставшееся до посадки время я провел в обществе милых дам и совсем забыл о своих страхах. В этом плане полет прошел удачно.

После того как самолет окончательно остановился, был подан трап, по которому в салон вбежали два медика. Они бесцеремонно бросили больного на носилки и потащили к выходу.

– Где его вещи? – спросил один из врачей.

– Я заберу его вещи, – закричал парень с хвостиком. – Я его друг, – сообщил он в пятнадцатый раз.

Никто с ним спорить не стал. Вдохновленный всеобщим молчанием любитель кинематографа вытащил с полки всю имеющуюся там поклажу, включая и мой портфель.

После короткой стычки на нейтральной территории мне удалось отобрать у него свою принадлежность.

– И откуда ты такой взялся? Мама такая хорошая, про паровоз поет, – сказал парень и поволок оставшуюся добычу – спортивную сумку и бренчащий пакет – к себе в салон с видом орла закогтившего лань.

У меня есть привычка проверять после себя любое помещение, будь то номер в отеле или комната для переговоров. Вот и сейчас я тщательно осмотрел полку, поднял сидения и обнаружил под одним из них ту самую папку 141523К с журналом GEO. Находку я решил прикарманить. Во-первых, папочка родная, а во-вторых, интересно почитать про Париж. На самом деле, что они там написали про город, который я исходил вдоль и поперек? Мой поступок является нарушением третьего правила моего отца, которое гласит, что брать чужое не хорошо. Но я нашел себе оправдание в том, что в данной ситуации его можно классифицировать как находку, а не как присвоение чужого имущества. Тем более что ценности папка никакой не представляет.

В аэропорту повеяло прошлым. Возникло ощущение, что время остановилось или потекло вспять. Все те же накопители, турникеты и полы из мраморной крошки, кое-где, правда, появились пластиковые двери, но в остальном все так же, как в период развитого социализма. Я и в Москву от буржуев возвращаюсь с трагизмом, а такие пенаты и вовсе вызывают во мне ужас. Ненавижу гада Тагамлицкого, нашего фирменного фээсбэшника, который вечно устраивает всем гадости.

Впрочем, повод еще раз помянуть его недобрым словом появился тут же – когда мы проходили из автобуса в здание аэровокзала, я заметил в толпе встречающих молодого человека, держащего в руках лист бумаги. На листе было написано: «Ткачев Андрей». Я даже не сразу понял, что это я.

Я прошел мимо него, повернул за угол и остановился. Задачка усложняется. Тагамлицкий, вице-президент нашей фирмы, говорил, что моя командировка будет проходить инкогнито по меньшей мере на первом этапе. Якобы никто о моем приезде не знает, все секретно и объявиться я должен только после того, как досконально изучу ситуацию.

Или он обманывал или произошла утечка информации. Что делать, я не знал. Вначале мне пришло в голову, что нужно позвонить и спросить или у Тагамлицкого или у Степана Юрьевича из службы безопасности. Потом подумалось, что частые звонки и дерганье начальства не прибавят мне авторитета. Между прочим, удачно вспомнил про телефон, порылся в карманах и включил сотовый, а то жена начнет названивать до нервного срыва. После недолгих сомнений я решил подойти к мужчине.

– Здравствуйте, Ткачев Андрей – это я.

Встречающий улыбнулся и ртом и глазами. Это все из тех самых американских уроков про улыбки. Можно улыбаться только ртом, когда глаза остаются холодными, это значит, что улыбка фальшивая, можно улыбаться только глазами, это значит, что человек на самом деле рад, но почему-то скрывает свои чувства, а можно улыбаться всем лицом, в том числе глазами, ушами и даже волосами. Таким улыбкам необходимо долго обучаться или нужно на самом деле обрадоваться.

– Аркадий, – он протянул мне руку. Хорошо одетый, свеженький. Моложе меня.

Он хотел сказать что-то еще, но у меня зазвонил телефон. Как я и предполагал, это жена.

– Алло, Рюсик, поросеночек, вы уже сели?

– Сели.

– А я звоню, звоню. Так волновалась, просто ужас!

– Все нормально.

– Ты на частниках не езди, моя лошадка. Это очень опасно.

– Ладно, – спорить бесполезно.

– Из отеля позвони.

– Хорошо.

Я поправил очки. Я всегда поправляю очки, когда чувствую себя неловко. Вроде взрослый мужик, сорок лет, а такая опека. Успокаивает то, что Аркадий не слышал слов жены.

Заметив мой жест, встречающий сказал:

– У меня тоже близорукость, только я уже лет пять ношу линзы.

Врет, наверное. Морщинки у глаз не те, очкарики сильно щурятся, а в линзах таращатся. Это он мосты наводит. Знаю я эти штучки. Если я сейчас скажу, что к линзам у меня непереносимость, завяжется дружелюбный разговор, значит, я попался на уловку. Нужно разрушить его схему.