У каждого из нас свой список триггеров. И то, что задевает нас, другому человеку может показаться безобидным. На нашем месте он отреагирует решительно и уверенно. Мы восхищаемся, нам тоже так хотелось бы. Но возможно, что другой человек не увидел в этой ситуации ничего необычного; стоит же задеть его за живое, и от решимости не останется и следа. Легко быть смелым и даже дерзким, когда нас ничего не подавляет и не сдерживает.

Триггеры заставляют сомневаться в себе. Кажется, что мы неспособны управлять своими реакциями. Мы не доверяем внутренним ресурсам, хотя именно они позволяют вернуть чувства безопасности и защищенности. И тогда страшнейшие триггеры теряют свою мощь: мы перестаем замечать то, что раньше причиняло нам боль.

Как мы говорили, триггеры порождают скорбь: мы грустим из-за утраты; мы злимся на того, кто стал ее причиной; жизнь кажется пустой и бессмысленной, и мы боимся, что не справимся. Агрессивная реакция – попытка избежать этих составляющих скорби. Тем самым мы подавляем один из внутренних ресурсов – врожденную способность горевать. Мы лишаем себя возможности пережить утрату, разочарование, предательство, боль. Когда мы позволяем себе прочувствовать скорбь и принять ее как часть жизни, перед нами открывается путь к возрождению. Уверенность возрастает; мы убеждаемся в том, что обладаем всеми необходимыми ресурсами и можем ими воспользоваться. Иногда реакция на триггер вынуждает нас нарушать собственные принципы. Представьте, что вы подозреваете партнера в неверности. Вы испытываете страх, боль и возмущение и в итоге нарушаете границы, которые до этого всегда уважали. Вы проверяете мобильный телефон партнера, читаете его электронные письма. Следите за ним. В то время как оптимальный вариант – рассказать партнеру о своих чувствах и опасениях и вместе (или с помощью психотерапевта) решить проблемы.

Некоторые триггеры – к примеру, публичное высмеивание – не связаны с застарелыми травмами или посттравматическим стрессовым расстройством. И реакция – гнев, стыд или жажда мести – будет адекватна неприятной ситуации. В этом случае оптимальное решение, которое должно перейти в привычку, – мысленно, без осуждения и мстительности сказать себе «Ой!». И дальше – решительно, но не агрессивно выстраивать границы и вести диалог. Если же для разумного обсуждения нет условий, единственно верный вариант – выйти из ситуации. Иначе лимбическая активность вытеснит префронтальную рассудительность.

РЕАЛЬНЫЕ И ВООБРАЖАЕМЫЕ ТРИГГЕРЫ

Зная свои триггеры, индивидуальные и универсальные, мы начинаем инстинктивно выискивать их повсюду. В режиме повышенной боеготовности мы видим то, чего на самом деле нет. Из-за необоснованных подозрений мы бываем несправедливы к людям. Приведу пример. Паскаля никогда не поддерживали в семье. В итоге он перестал доверять людям и боялся, что не найдет поддержку у друзей или любимого человека. Однажды на вечеринке коллега Паскаля, Коул, сказал, что Паскаль очень талантлив и компания, в которой они работают, не раскрывает полностью его потенциала. Коул посоветовал Паскалю поискать другое место. Друзья Паскаля и его супруга, Индия, согласились. Паскаль же воспринял эти слова как оскорбление. Он расстроился, что супруга и друзья не поддержали его, и дома набросился с обвинениями на Индию.

Зачастую обвинения в отношениях вызваны недопониманием или воображаемыми триггерами. Кроме того, за такими упреками часто скрывается горечь. Когда Индия объяснила свою позицию, Паскаль понял, что ошибся. Ему стало легче, но обнаружить и проработать укоренившиеся паттерны, замаскированные триггерной реакцией, не удалось. Паскалю нужно пройти путь от болезненных триггеров к работе над собой.

Некоторые триггеры имеют под собой реальные основания, другие – нет. Например, страх искажает восприятие действительности, появляются параноидальные фантазии и беспочвенные опасения. Нас провоцирует то, чего на самом деле нет, как в примере с Паскалем и Коулом.

Приведу пример, как страх провоцирует импульсивную реакцию и сбивает с толку, из своего опыта. Однажды я выглянул из окна дома в Даксбери и на заднем дворе увидел свою кошку Киф. Она выгнула спину и угрожающе шипела. Я не заметил опасности, и мне стало интересно, на что она так реагирует. Выглянув из другого окна, я увидел, что во двор забежал симпатичный щенок кокер-спаниеля. Мало того что песик не представлял никакой угрозы – он вообще не заметил Киф. Так что все безумные выкрутасы моей кошки оказались тщетными. Киф испугалась, хотя ничего страшного не происходило. Тогда я подумал, что вся эта сцена – прекрасная метафора для моих реакций. Мы, как напуганная кошка, можем неверно истолковать некоторые триггеры. А может быть, они так же безобидны, как щенок кокер-спаниеля? Возможно, мы, подобно Киф, боимся понапрасну (и, скорее всего, тот, кого Киф испугалась, просто хотел с ней поиграть)? Иногда нам страшно, даже если ничего не угрожает, – это естественно и для кошек, и для людей.

То же самое происходит, когда значимость события не соответствует реальности. Поскольку мы видим только собственные проекции (то есть чувства и мысли, которые мы приписываем внешнему миру), практически невозможно понять, в чем мы ошиблись. Приведем пример: Джейми говорит своей подруге Кейси, что в конце года переезжает. Слова Джейми действуют как триггер: Кейси впадает в отчаяние. Джейми просто сообщила, что уедет из города, она вовсе не собирается бросать подругу. Однако Кейси чувствует именно это, потому что ее эмоции не различают переезд подруги и разрыв отношений. Раз Джейми не будет рядом, значит, и дружбе конец. Кейси воспринимает любой отъезд или уход как окончательное расставание, но это большое преувеличение, ошибка восприятия. (Влияние триггера при этом усиливается боязнью отвержения.) Реакция Кейси оправданна, если повод для печали и правда существует, однако в данном случае чувство брошенности указывает на внутренние травмы. Мне вспомнилась цитата из книги психолога Эрика Эриксона «Детство и общество»[3]: «Почему нам кажется, что друг отвернулся, в то время как он лишь посмотрел в другую сторону?».

А вот еще один пример с менее явной иллюзорной интерпретацией опыта. Рокко – холостяк, мечтающий жениться. Он хочет сдать свою квартиру на полгода, пока будет работать в другом городе. Многие приходят посмотреть жилье, но почему-то отказываются. Рокко тревожится, даже паникует. Он знает, что ему скоро уезжать, и думает: «У меня до сих пор никого нет». Эта фраза подсказывает нам, что по какой-то причине Рокко путает деловые отношения с личными. Он чувствует, что потенциальные арендаторы не выбрали его самого, хотя на самом деле они не выбрали его квартиру. Рокко следует поработать над тем, как его чувство изолированности и никчемности мешает деловым отношениям.

Обратите внимание, что в обоих примерах люди «попадаются на крючок», когда не отделяют происходящее от личных переживаний. В обоих примерах грусть уместна, и триггеры помогают обнаружить части личности, которые нуждаются в осмыслении. Кейси и Рокко могут объяснить друзьям, что вызывало их реакцию. Те поспешат оправдаться: «Мы совсем не это имели в виду». Однако подобные заверения обращены к части мозга, отвечающей за логическое мышление, – префронтальной коре. Триггерная же реакция зарождается в лимбической системе мозга. Именно поэтому рациональные аргументы не помогут – как будто люди говорят на разных языках. Лимбическая система глуха к доводам рассудка. Кейси и Рокко придется тщательно проанализировать первопричины собственных реакций и разобраться, каких чувств они избегают.