Опять ничего не прибрал! — заворчала старуха, выкладывая рыбу на стол. — Пойдешь мимо, скажи ему, чтоб тотчас же шел на кухню, а то плохо ему придется!

Тут за дверью, ведущей внутрь дома, зашаркали шаги и дребезжащий голос сказал:

— Барбара, господин аббат тебя зовет!

— Иду! — откликнулась Барбара. Она сунула мне в руки пустую корзину и выпроводила за дверь.

Выйдя на двор, я зажмурился от дневного света.

Мальчишка все еще сидел на крылечке, вертя в руках старый сапог. Никогда я еще не видел такой бледной рожицы и таких светлых волос. Даже брови и ресницы были у него светлые, как солома. Острый нос и узенький рот делали его похожим на цыпленка. Я подошел к нему. Он скорчил рожу и пропищал:

— Ну что, попало тебе от Барбары?

— Нет, не попало. А тебе уж наверное попадет. Ступай скорее на кухню, она тебя зовет!

Мальчишка только свистнул и опять занялся сапогом.

Рядом с ним на ступеньке лежали стоптанные маленькие башмаки.

— Говорю тебе, ступай на кухню!

— Успею, — сказал мальчишка, и лицо у него стало скучное, как у старика. — Она теперь наверх пошла к господину аббату. А он ее ругает за каждый грош, который она истратила на рынке. И целый час будет еще ругать.

— Он что — скупой?

— Кто? Аббат? — Мальчишка опять свистнул. — Настоящий скряга! Сам обжирается — и кур жрет, и индюшек, и пироги, и апельсины… Как только не лопнет! — Мальчишка проглотил слюну. — А нас голодом морит. Барбара хитрая — припрячет корки и косточки и ест их ночью. И старого Гвидо угощает. А мне они ничего не дают. Не буду я им прислуживать!

Он нагнулся над сапогом. Тут я увидел у него в руке ножик. Это был старый ножик с выщербленной ручкой, с почти сточенным лезвием, но, как видно, он был острый. Таким ножом я мог бы вырезать глазки Пульчинелле!

Мальчишка просунул нож между каблуком и подошвой сапога и старался отодрать каблук, но каблук не поддавался.

— Погоди! — Я придержал подошву. — Ну, теперь отдирай!

Он рванул ножик, подошва заскрипела, и каблук отвалился на ступеньку. Из него торчали ржавые гвоздики.

Мальчишка радостно подхватил его.

— Зачем тебе это? — удивился я.

— Не скажу! — Он засмеялся и замотал головой.

— Ну, дай мне твой ножик. Не надолго. Я кое-что вырежу.

Он спрятал нож за спину.

— Что вырежешь?

— Пульчинеллу! — сказал я. — Я уже вырезал ему нос. Теперь нужно сделать глазки.

— А ты не врешь? Ну-ка, покажи мне твоего Пульчинеллу!

Мне самому не терпелось похвалиться своей работой. Я сунул руку в свой оттопыренный карман, мальчишка так и впился в меня глазами. Но я не вынул головку — нарочно, чтоб его подразнить.

— А ты скажи, зачем тебе каблук?

— Не скажу!

— А я не покажу тебе Пульчинеллу!

Он покраснел, сморщился и часто-часто замигал.

— Ну, покажи, прошу тебя!

— А ты скажешь про каблук?

— А ты не будешь смеяться?

Я покачал головой.

— Тебя как зовут? Джузеппе? А меня Паскуале. Так вот, Пеппо, я приколочу каблук к своему башмаку. У меня будет особенный башмак. Так нужно, потому что… потому что… — Он опустил голову. — …у меня плохая нога. А мальчишки на улице надо мной смеются… Когда у меня будет особенный башмак, я убегу отсюда… Понял?

Над нами хлопнуло окно, и Барбара крикнула сверху:

— Паскуале!

Паскуале стал меня тормошить.

— Ну, покажи мне, покажи скорей Пульчинеллу! Пока Барбара не пришла.

Я показал ему головку. Паскуале взглянул на нее и захлебнулся от смеха.

— Ух, какой! И смеется во весь рот!

Я надел головку на указательный палец, а остальные прикрыл тряпочкой. Мой Пульчинелла закивал головкой, замахал ручками. Паскуале взвизгнул, хлопнул себя по коленям и захохотал. Я тоже смеялся, гордясь своей куклой.

— Постой! — сказал Паскуале. — Нужно сделать ему глазки! — Он заковылял к куче мусора.

Тут я увидел, что левая нога у него короче правой — он ступал только на пальцы, а не на пятку. Так вот зачем ему был нужен каблук!

Он порылся в золе и нашел черный уголек. Мы поставили два черных пятнышка на месте глаз Пульчинеллы. Мой Пульчинелла сразу поумнел. Казалось, он лукаво смотрит вбок.

— Сделаем ему колпачок! — бормотал в восторге Паскуале. — Смотри! — Он нашел яичную скорлупу, обломал ее по краешку и пришлепнул к головке Пульчинеллы. — Погоди! Погоди! — Черное куриное перышко украсило эту белую плоскую шапочку. Пульчинелла был готов — хоть показывай его над ширмами!

Вдруг Паскуале затрясся от смеха.

— Знаешь, что я придумал! — Он схватил меня за руку и потащил к низкому кухонному оконцу. — Мы покажем Пульчинеллу Барбаре. Вот она испугается! Подожди, она сейчас придет!

Мы присели на корточки за косяком окна. Я протянул руку с Пульчинеллой в окошко. Пульчинелла вертел носом и заглядывал в кухню. Но вот заскрипела лестница, послышались тяжелые шаги — топ! топ! Барбара вошла в кухню. Она гремела посудой и бормотала что-то себе под нос.

— Двигай, двигай пальцами, Пеппино! Пусть он поклонится ей, ну прошу тебя! — шептал Паскуале, дергая меня за рукав.

Я двигал пальцами, Пульчинелла кланялся и махал ручками, но Барбара, как видно, не глядела, в окно и ничего не замечала. Тяжелые шаги направились к двери во двор, — верно, старуха пошла звать Паскуале. Сейчас она выйдет за дверь и увидит нас!

Тут Паскуале пискнул: «Пи-иии!» — пронзительно, звонко, как настоящий Пульчинелла.

Шаги остановились, что-то грохнуло, потом послышался крик, нет — настоящий рев:

— Пресвятые угодники! А-а-а!

Снова что-то грохнуло, хлопнула дверь, шаги затопали вверх по лестнице. Крики Барбары доносились уже издалека, кто-то кричал ей в ответ.

— Она подумала, что это чорт! Ну, будет теперь перепалка! — шепнул Паскуале. — Я скажу, что это ей привиделось! А ты, Пеппо, уходи! Уходи скорей! Возьми ножик — там, на ступеньке! И приходи еще. Придешь? С Пульчинеллой?

Он шмыгнул в кухонную дверь. Я заглянул в оконце. Он поставил на ноги опрокинутый табурет, взял метлу и, ковыляя, стал подметать пол. Но вот за внутренней дверью опять загудели голоса. Видно, Барбара созвала людей на помощь.

Паскуале махнул мне рукой — уходи! Я спрятал Пульчинеллу в карман